– Может не надо… – это ж у вас, наверняка, последнее…- всё-таки не смог я сдержать своих чувств.

– Надо Федя, надо, - укоризненно улыбнулся мне Кузьмич, - как говорится, не в деньгах счастье…давайте лучше взвешивайте, мастера – время-то тикает…туды его в качель…

– Золота оказалось на 10 грамм больше минимально необходимого и, с большим трудом вернув Кузьмичу боевой орден, приступили, наконец, к переплавке. На всю операцию должно было уйти не более часа - главное было растопить печь до нужной температуры плавления, которая по местной шкале составляла немного немало 1063 градуса по Цельсию для чего к лемеху, как Геракл, встал Тимофей. Алексей встал на воротах, Кузьмич с биноклем залез на забор, Пётр зафисиксировал в тисках форму, и я, выдержав паузу, скомандовал: «Начали»!

Может ещё по рюмочке, а то я всякий раз начинаю невообразимо волноваться, когда вспоминаю перипетии золотого ремонта «малютки». А?! Да нет, не беспокойтесь, - не развезёт: у меня с некоторых пор своеобразный иммунитет на алкоголь выработался – могу целую четверть «съесть» и хоть бы хны…разве что язык заплетается, сон чёрно-белый и память иногда сбоит. Хватит…хватит…и так с бугорком - я ж исключительно для д…души, а не ради самого процесса…благодарствую... дай Бог вам здоровья за доброту и чуткость вселенскую…Хороша зараза…аж торкнуло малость. Итак, продолжим. О чём это я? ...Ах да…вспомнил – про ремонт…проклятая восприимчивость…

Пётр не жалел угля, а Тимофей - меха, едва не разрывая их в клочья что бы создать нужную температуру плавления золота отчего из трубы повалил страшной силы чёрный дым и о чём с забора в целях предосторожности нам периодически сигнализировал Кузьмич. Но деваться было некуда и мы, памятуя о дефиците времени, пренебрегли азами конспирации. Когда же минут через сорок драгоценный во всех смыслах металл таки растопился до жидкого состояния, и мы его залили в формочку, где хотя бы минут пять он должен был, затвердевая, остыть ёмкий голос бдительного егеря, как гром среди ясного неба, вновь взорвал напряжённую тишину: «Шухер, менты идут!»

Машинально мы все ломанулись к забору и через замаскированные щели увидели как на нас медленно, но неотвратимо, как вулканическая лава надвигается наряд милиции из трёх человек во главе с уже известным местным участковым Попадаевым, чей грузный вес, и, как следствие, - неспешная поступь давали нам минуту-другую выигрыша.

– Мужики, делайте что хотите, но задержите их хотя бы минут на десять!
– скомандовал я (простите за не скромность, Мудриус, но в критические моменты, иногда, я проявляю чудеса самоорганизации). - За меньше время - не управлюсь; я - в малютку – готовить её к запуску, а ты, Петь, - аккуратно подашь мне через люк предохранитель - только смотри не обожгись, толком не остыл, зараза!

Сказано – сделано. Тимофей присоединился к брату Алексею, встав вторым часовым у ворот и теперь оные можно было открыть разве что танком, Кузьмич – слез с забора и занял позицию переговорщика – курсируя между братьями и малюткой, и, видимо, продумывал в голове варианты убедительных отмазок дабы грамотно потянуть время в неминуемом диалоге с органами правопорядка, а Ломакин, словно мастер спорта по йоге, всю жизнь таскавший из огня голыми руками камни, ни теряя, ни секунды, перекрестившись, стиснув до скрежета зубы и прокусив губу, взял драгоценнейший предохранитель и понёс его к малютке, где я впопыхах уже подготавливал оборудование для взлёта.

– Откройте, милиция! – наконец, угрожающе раздалось за воротами.

Ответом была гробовая тишина, разбавляемая еле слышным щёлканьем тумблеров, которые я вынужден был переключать в нужное для старта положение.

– Откройте немедленно, мы знаем, что вы здесь!!! – с новой силой раздался низкий голос участкового под аккомпанемент барабанной дроби в дверь его подчинённых.

– Ась?! Ты что ли, Василич?
– выдержав достойную паузу, ответил нарочито заспанным голосом и не громко Кузьмич.

– Да я это, я!
– раздражался в нетерпении участковый, – открывай быстрее!

– А я по глухоте старческой, грешным делом подумал, что кто чужой, - продолжал «издеваться» над капитаном егерь, убивая ради жизни (моего спасения) время.

– Так открывай же, твою мать, раз узнал! – почти кричал, не сдерживая гнев, капитан.

– Вот теперь точно узнаю – сразу бы отматюгался, как следует, а то скребётесь как мыши серые, - еще секунд двадцать отыграл егерь.

– Кузьмич, блин, я тебя оштрафую к едрене фени за препятствие следствию и оскорбление при исполнении! – взревел, как медведь, Прилипаев.

– Чего вдруг сразу штрафовать-то - у меня и так пенсия с гулькин клюв, разве не видишь: ключи не могу найти, обожди малость - сейчас у Петьки спрошу: Петь, а Петь, Ау! ты, где есть-то?! – словно в лесу собирая грибы, позвал Ломакина Кузьмич, глядя как он, в десяти метрах от него помогает мне готовить к старту малютку. – Ну, долго вы, черти окаянные?! Василич уже рвёт и мечет, – шёпотом спросил он нас.

– Минут пять, - умоляюще как можно тише прошипел я в ответ, отчаянно тестируя бортовой компьютер.