Я от Далвы, - сказал Кот.

Скажи этой шлюхе, чтоб она наконец оставила меня в покое. Во как она мне осточертела!
– он провел ребром ладони по подбородку. Из комнаты раздался голос женщины:

– Кто этот сопляк?

– Не твое дело, - отрезал флейтист, но тут же добавил, - парня прислала эта шлюха Далва. Мечтает, что я к ней вернусь.

Женщина рассмеялась бесстыжим пьяным смехом:

– Но теперь ты любишь только свою Пьянчужку, правда? Ну, подойди, поцелуй меня, мой падший ангел.

Флейтист тоже засмеялся.

– Сам видишь, парень, что тут у меня... Так и скажи Далве.

– Ну, вижу, гремит костями какая-то кляча. Ну и ворону ты себе подцепил, приятель!

Флейтист вдруг серьезно посмотрел на него:

– Не смей так говорить о моей невесте, - и тут же, - у меня есть неплохая кашаса. Хочешь сделать глоток?

Кот вошел. Женщина на кровати прикрылась простыней.

Флейтист засмеялся:

– Он же совсем мальчишка, не обращай внимания.

– Этими мощами меня не соблазнишь, - ответил Кот, - я на кости не бросаюсь.

Кот выпил кашасы. Флейтист уже сидел на кровати и целовал женщину. Они не видели, как Кот вышел, прихватив с собой сумочку проститутки, забытую на стуле под ворохом одежды. На улице Кот пересчитал деньги - шестьдесят восемь милрейсов. Он выбросил сумочку под лестницу, сунул деньги в карман и пошел, насвистывая, к дому Далвы.

Далва ждала у окна. Кот пристально посмотрел на нее:

– Я зайду... и вошел, не дождавшись ответа.

Далва еще в коридоре спросила:

– Так что он сказал?

– Скажу в комнате. Показывай, куда идти.

Они вошли в комнату. Коту сразу же бросилась в глаза фотография: Гастон в смокинге, играет на флейте. Кот сел на кровать, не отрывая взгляда от портрета. А Далва испуганно смотрела на Кота и едва смогла повторить вопрос:

– Что он тебе сказал?

– Сядь сюда, - Кот показал на кровать.

– Каков петушок...
– прошептала она.

– Слушай, крошка, он путается с другой, поняла? Ну, я им обоим сказал, что надо, а потом обчистил эту шлюху.
– Кот сунул руку в карман, вытащил деньги.
– Мы это разделим поровну.

– Значит, он с другой. Но господь их накажет. Обоих разобьет паралич. Господь Бонфинский - мой покровитель.

Она подошла к иконке Господа Бонфинского, дала обет и вернулась.

– Оставь деньги себе. Ты их заработал.

– Садись, - повторил Кот.

На этот раз она села. Кот обхватил ее и опрокинул на постель. А потом, после того, как ласки и оплеухи, которыми он ее награждал, сорвали стон с ее губ, она прошептала:

– Да ты настоящий мужчина.

Кот встал, поддернул брюки и, подойдя к портрету флейтиста, разорвал его в клочья.

– Теперь поставишь сюда мой портрет.

Женщина рассмеялась:

– Иди ко мне, мой котеночек. Ах, какой же любовник из тебя получится! Я тебя этому научу.

И заперла дверь. Кот сбросил с себя одежду.

Вот почему Кот уходит каждый вечер около полуночи и возвращается только утром, чтобы вместе с остальными участвовать в дневных похождениях.

Подойдя к Коту, Хромой съязвил:

– Собираешься ослепить ее этим перстнем, да?

– Не твое дело, - отрезал Кот, закуривая.
– Хочешь, пойдем со мной, посмотрим, найдется ли такая, что захочет иметь дело с тобой, хромоногим.

– Не беспокойся, если понадобится, найду себе что-нибудь получше уличной девки.

Кот был явно не расположен к обмену любезностями, и Хромой ушел. Хромой привалился к стене, не зная, как убить время. Он видел, как около половины двенадцатого ушел Кот. Хромой усмехнулся: Кот умылся, намазал бриллиантином волосы и направился к выходу, покачиваясь, - походкой бродяг и моряков. Потом Хромой долго глядел на спящих мальчишек. Здесь их было около пятидесяти - беспризорных детей без отца, без матери, без наставника. Что было у них?
– Только безграничная свобода, только улицы и пляжи этого города, где они вели не всегда легкую жизнь, добывая еду и одежду всеми возможными способами: подносили чемоданы, воровали бумажники и шляпы. Иногда грабили, иногда просили милостыню. Вообще-то в банде было около сотни ребят, но остальные не ночевали в складе. Они разбредались по подъездам небоскребов, устраивались под причалами или перевернутыми баркасами на песке у Дровяной пристани. Они никогда ни на что не жаловались. Случалось, они болели и умирали от неизвестной болезни. Если в это время в склад заходил падре Жозе Педро, или дон' Анинья, или Божий Любимчик, больной получал какое-нибудь лекарство. Но никто не заботился о них, как о других детях,