Храмовник ловко подложил под спину несколько подушек, устраивая меня поудобнее, и ненадолго вышел из комнаты. А вернулся уже с полным подносом, на котором исходила ароматным паром тарелка с супом и блюдо нарезанного еще горячего хлеба.

Понятное дело, первые несколько минут говорить я не могла. Лишь жадно хлебала куриный бульон, вкуснее которого, пожалуй, в жизни никогда ничего не ела. Не удержавшись, невоспитанно облизала тарелку и ложку и просяще посмотрела на Шерьяна.

– Еще!
– потребовала я, когда он проигнорировал мой взгляд.

– Пока хватит.
– Храмовник покачал головой.
– Будешь себя хорошо вести - скоро получишь добавку. Сначала выпей лекарство.

И этот нехороший человек ловко сунул мне под нос темный пузырек, от которого исходил терпкий травяной запах.

Я поморщилась, но без возражений осушила его. Горький настой, в котором угадывались нотки полыни, крапивы и багульника, огненным вихрем пронесся по пищеводу и упокоился где-то в глубинах моего живота.

– Отлично.
– Шерьян ловко засучил рукава.
– А теперь посмотрим, что там с твоей раной.

– Сначала ты ответишь на мои вопросы, - хмуро пробурчала я, натягивая одеяло почти до самого носа.
– Иначе тебе придется очень постараться, чтобы меня перевязать. И потом, не забывай, что от резких движений рана может открыться.

– Ты об этом предупреждаешь меня?
– искренне удивился Шерьян.
– Тефна, глупым сопротивлением ты сделаешь хуже прежде всего себе.

– Пусть.
– Я упрямо задрала подбородок.
– Надоело, что со мной обращаются, словно с несмышленым ребенком.

– А ты и есть ребенок.
– Храмовник пожал плечами.
– Очень отважный, но и очень глупый. Какого демона ты вообще полезла в драку? Сказано же было - бежать, не дожидаясь меня. Или в великую героиню поиграть захотелось?

– Что?!
– Я аж задохнулась от возмущения.
– Шерьян, я спасала тебе жизнь! Ради тебя попала под меч Риония. Хотя бы благодарность я заслужила?

– Хорошего ремня ты заслужила, - пробурчал храмовник.
– Как следует вымоченного в соленой воде. Может, тогда бы поняла, что нечего служить в каждой бочке затычкой.

Я обиженно засопела. На глаза навернулись предательские слезы. Ну почему всегда так? Ты стараешься, рискуешь своей жизнью, а в итоге даже доброго слова не дождешься. Между прочим, я могла погибнуть!

– Не реви!
– строго приказал Шерьян.
– Что сделано, то сделано. Хотя из-за твоего безрассудного поступка мне пришлось выдержать весьма неприятный разговор с Гворием. Дело чуть до поединка не дошло. Уж очень наш общий приятель испугался за тебя.

Храмовник помолчал немного и добавил совсем тихо:

– Да и я, если честно, очень боялся, что ты не выкарабкаешься. Тефна, когда ты поймешь, что в некоторые игры тебе не следует совать свой любопытный носик?

Я открыла рот, собираясь заявить Шерьяну, что сама решу, чем мне стоит интересоваться, но тут же закрыла его, моментально залившись краской стыда с головы до пят. Потому что этот в высшей степени нехороший человек сдернул с меня одеяло, ни капли не смущаясь тем, что под ним я лежала абсолютно обнаженной. Ну, если не считать бинтов, конечно.

– Ты что делаешь?
– враз осипшим голосом спросила я.
– А ну быстро закрой меня обратно!

– И не подумаю.
– Шерьян помотал головой. Наклонился ко мне ближе, словно наслаждаясь открывшимся ему зрелищем, и одним движением маленького ножичка аккуратно перерезал повязку - единственное, что хоть как-то прикрывало мою наготу.

– Мамочки!
– только и смогла я выдохнуть. Прикусила губу, с ужасом ожидая продолжения, и закрыла глаза.

– Тефна, я не собираюсь насиловать тебя.
– Шерьян весело рассмеялся, видимо, оценив мой испуганный вид.
– За кого ты меня принимаешь? Просто решил воспользоваться подходящим случаем и сменить бинты. Только чур не брыкаться, когда мазь щипать начнет.

– А предупредить нельзя было?
– Я с опаской открыла один глаз, потом и второй, убедившись, что храмовник говорит правду. Он как раз отвернулся к прикроватному столику, взял в руки большую стеклянную банку и щедро зачерпнул из нее вонючей желтой мази.

– Предупреждаю, сейчас будет немного больно, - с готовностью сказал Шерьян и легонько провел пальцами по бугристому страшному шраму, еще не зажившему полностью и потому ярко-красному, который пролегал ровно по грудине.

Показалось, будто меня наотмашь хлестнули раскаленным прутом. Я с удовольствием заорала бы в полный голос, но горло перехватило спазмом. Так больно, пожалуй, мне не было даже тогда, когда ранили заговоренным клинком.