– Клаус хотел встретиться с Гено, другом Мессина, чтобы уточнить детали того времени, – пояснила Ребекка. – Он стремился придать правдоподобие своему вымыслу, как всякий романист. Вот и все дела.

Все дела? Я сомневался в этом.

– Ты знаешь что-нибудь еще?

– Что, например?

– Чем занимался друг Мессина в романе? То есть герой, дядя Клауса. – Ребекка молчала. – Он был музыкантом?

– Думаю, да. Ты знал? Клаус говорил тебе? – В ее голосе звучало разочарование.

– Очень мало, – соврал я. – Мы обсуждали замысел, но я не знал, что он хочет использовать Мессина.

– Это гениальная идея! Роман, написанный Клаусом и рассказывающий об отрезке жизни самого скрытного издателя Парижа… Понимаю, почему он ничего не рассказывал: опасался, что поднимется шум.

Ребекка не подозревала о мощности бомбы. Она была огромной. Особенно, если бы Клаус разоблачил то, что скрывалось за датой 13 сентября 1943 года. Роман? Вряд ли. Правдивая книга? Я начинал в это верить.

Полотно романа разворачивалось. Взяв за основание судьбу Мессина, Клаус поведал бы о страданиях своей семьи, в частности о дяде. В какой точке вымысла и реальности они соприкоснутся? Меня словно обожгло. Страшный вопрос требовал ответа.

– Дядя Клауса был музыкантом? Его мать говорила тебе об этом?

– Нет, он был киномехаником. Повторяю: речь идет о вымысле, а не о реальности.

– Конечно, это только выдумка.

Я замолчал. Воспользовавшись этим, Ребекка закрыла машину.

– Ты идешь? – Придавленный грузом новых фактов, я еле передвигал ноги. На воздухе у меня закружилась голова. Ребекка шла впереди. Она бросила через плечо: – Клаус всегда был одержим тайнами. Это красиво. Даже ты не знал!

Мы прибыли в Сциллу. Ребекка отодвинула тяжелый бархатный занавес, за которым директор Морис придавал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам дня; печальное и соболезнующее.

– Подожди! – крикнул я. Ребекка уронила занавес. Морис исчез. – Последний вопрос, и я оставлю тебя в покое с этой историей.

– Надеюсь, – вздохнула она.

– Ты знаешь, что Мессин написал книгу?

– Который Мессин?

– Марсель, дед.

– Книгу?

– Автобиографическое повествование.

– Шутишь? Марсель Мессин никогда не писал, он запрещал себе это. Таких увлечений у него не было.

– Рассказ об участии в Сопротивлении. Ты уверена, что он ничего не писал?

– Ничего, насколько мне известно. – Ребекка задумалась. – Может, до моего прихода? Это было в семьдесят втором… Вряд ли. Мессин не писал, тем более о войне. Он не хотел, чтобы партизанская жизнь служила рекламой ему и его издательству. Торговать героизмом? Это несвойственно Мессину.

– Но «Прежде, чем забыть»…

– Что ты говоришь?

– «Прежде, чем забыть» могло бы… – пробормотал я.

Переступив порог Сциллы, Ребекка больше не слушала меня. Книга, о которой я говорил, была опубликована в 1948 году и сразу же похоронена.

Так хорошо и так быстро, что даже энциклопедистка Ребекка не ведала о ее существовании! Вот что меня потрясло. «Прежде, чем забыть» все-таки скрывала тайну, которую Клаус хотел разоблачить. Книга, задуманная им, не имела другой цели – это очевидно. Решение загадки было у меня в кармане, потому что я нашел связь между автором и издателем: Клауса Хентца заставили замолчать. Оставалось только выяснить, что же произошло 13 сентября 1943 года.

Занавес Сциллы опустился за моей спиной. Несмотря на смятение, я решительно шагнул вперед. Никогда еще я не был таким отважным. В Сцилле царила тишина. Морис занимал свое обычное место за конторкой, где отмечались поступившие на день заказы. Несмотря на свои эмоции, я заметил, что выражение лица у Мориса изменилось. Исчезла печаль, появилась сдержанная улыбка.

Морис умел быть выразительным, не произнося ни слова. Годы работы в Сцилле научили его, что поднятые брови или сжатые губы способны выказать любые чувства. Слышал ли он, о чем мы разговаривали с Ребеккой? Я никогда не узнаю этого. Довольный собой, Морис проводил нас к столику Поля Мессина.

Мы явились первыми. Помнится, что в зале был еще один мужчина в сером костюме, листавший рукописи, – достояние Сциллы. Казалось, он так поглощен чтением, что ничего не слышит. Морис усадил нас и протянул Ребекке карту блюд, заметив, что меню уже заказано Полем Мессином. Я точно знал, что это за меню: вначале – омары с трюфелями, а в конце – сладко-соленые пирожные. Ребекка вышла в туалет.

Плохо соображая, я оглядел Сциллу: дверь, открывающаяся в сад; стол, за которым я сидел в прошлую пятницу и где все началось; портреты писателей, рукописи и в глубине зала – человек, погруженный в чтение.