Мне снова пришлось целыми днями ходить с Витали по дождю и по солнцу, по пыли и грязи. Снова пришлось разыгрывать роль дурака на площадях и смеяться или плакать для забавы почтенной публики. Перемена была очень тяжела – ведь к довольству и счастью привыкаешь быстро.

После того, как я прожил два месяца на «Лебеде», мне стало гораздо труднее переносить лишения, я начал быстрее уставать и нередко грустил.

Живя у госпожи Миллиган, я часто думал о Витали. Теперь, живя с Витали, я думал о госпоже Миллиган и об Артуре. Лежа в грязной каморке постоялого двора, я скучал по своей хорошенькой каюте на «Лебеде», вспоминал, как весело мне жилось с Артуром и как всегда была добра ко мне госпожа Миллиган. Неужели я никогда не увижусь с моим другом и его матерью?

Одно только утешало меня: Витали стал обращаться со мной гораздо ласковее, чем прежде. Иногда он даже бывал нежен. И тогда я чувствовал, что он не только мой хозяин, что он любит меня.

Часто мне хотелось обнять и поцеловать его, но я не решался – не из страха, а из уважения к нему. Раньше Витали казался мне совершенно таким же, как все другие, кого я знал. Но пожив на «Лебеде», я стал находить, что в его обращении и манерах было много общего с госпожой Миллиган. А ведь она была «дама»!

Выйдя из Сета, мы в течение нескольких дней не говорили о моей жизни на «Лебеде». Но мало-помалу разговор стал заходить об этом, и его всегда начинал Витали. А вскоре не проходило дня, чтобы мы не вспоминали о госпоже Миллиган и об Артуре.

– Ты, значит, очень любил госпожу Миллиган? – спрашивал Витали. – Да и немудрено. Она была очень добра к тебе. Ты должен с благодарностью вспоминать о ней.

А иногда он прибавлял:

– Так было нужно.

– Что было нужно?

Сначала я не понимал, что он хотел сказать. Но потом я сам догадался, что нужно было не соглашаться на предложение госпожи Миллиган оставить меня у нее. Я не понимал почему, но видел, что и самому Витали было жаль отказать ей. И я был благодарен ему за это.

«А может быть, потом он и согласится», – думал я.

Мы шли по берегу Роны. «Лебедь» тоже плыл по этой реке. Ах, если бы можно было увидеть его еще разок! И, идя по берегу, я внимательно смотрел на каждое судно. Но «Лебедь» не показывался, и я вынужден был отказаться от надежды увидеть его.

Это очень огорчило меня. Тоска моя усиливалась еще и тем, что погода была отвратительная. Наступила осень, и ходить по грязи и под дождем было очень неприятно. Когда мы вечером останавливались на ночлег на каком-нибудь постоялом дворе или в сарае, промокшие до костей, усталые и грязные, веселые мысли, конечно, не шли мне на ум.

Витали спешил поскорее дойти до Парижа. Там он рассчитывал провести зиму, надеясь, что в таком большом городе можно будет часто давать представления.

По дороге мы иногда останавливались в каком-нибудь городке или деревне, разыгрывали наши пьесы и, заработав немного денег, шли дальше.

А погода становилась все холоднее. Как-то утром, когда мы, переночевав в деревне, тронулись в путь, поднялся сильный северный ветер. Это было очень неприятно, но мы радовались, что хотя бы нет дождя. Уж лучше пусть будет ветер.

Однако через некоторое время тяжелые черные тучи заволокли небо, и солнце скрылось. Мы опасались, что пойдет снег.

Когда мы добрались до деревни и вошли на постоялый двор, Витали сказал мне:

– Ложись скорее. Завтра мы выйдем очень рано, чтобы побыстрее дойти до Труа. Будет плохо, если нас в дороге застанет снег.

Сам он не лег, а сел около огня, чтобы согреть Проказника, который сильно страдал от холода и все время стонал.

На другой день я встал до рассвета. По небу ходили тяжелые тучи, и не видно было ни одной звездочки.

Когда отворяли дверь, холодный ветер врывался в комнату.

– Я на вашем месте не отправлялся бы сегодня в дорогу, – сказал хозяин, обращаясь к Витали. – Того и гляди пойдет снег.

– Я очень спешу, – ответил Витали. – Надеюсь, нам удастся дойти без снега до Труа.

– До него путь неблизкий, – покачал головой хозяин. – Туда не дойдешь за час.

Мы все-таки отправились в путь. Витали посадил Проказника под свою куртку, чтобы ему было теплее. Собаки не чувствовали холода и весело бежали впереди, а я закутался в куртку из овчины, которую Витали купил мне в Дижоне.

Говорить в такой холод было не особенно приятно, и мы шли молча и торопливо, чтобы побыстрее дойти до города.

Времени прошло много, а все не рассветало. Наконец на востоке показалась белая полоса, но солнца не было видно – его закрывали тучи.

Местность была пустынная и унылая. Деревья и кусты качались под порывами ветра, шурша еще оставшимися на них сухими листьями. Ни на дороге, ни в поле никого не было видно; не слышно было ни стука колес, ни ударов кнута. Только сороки прыгали на дороге и при нашем приближении взлетали на деревья.