Нянечка замолчала, вспоминая те страшные дни, когда Марина билась на этой самой постели в бреду. Она плакала во весь голос, кричала, рвалась вон из постели с такой силой, что только три девушки смогли удержать ее на месте. Звала и звала, не смолкая Загорского по имени, и столько боли было в этом зове, что кровь стыла в жилах у окружающих.

Анна Степановна смогла выдержать это только около часа. Горько плача, она покинула комнату и возвращалась только тогда, когда Марина спала, чтобы посидеть рядом с ней или просто помолиться в ее комнате у образов. И все эти восемь дней, что Марина была в горячке, она, словно пасьянс, раскладывала вероятные дальнейшие течения их жизней: ее дочери, ее самой, ее семьи. Она напряженно думала, думала и думала.

Этот московский скупердяй немного попритих, когда узнал, кто в скором будущем войдет в семью Ольховских зятем, но теперь же, когда Марина находилась между жизнью и смертью, а значит, вероятность брака была почти сведена к нулю, он снова поднял свою змеиную голову и стал распоряжаться в доме. Иногда Анне Степановне хотелось, чтобы ее тетка наконец отдала Богу душу, и вскрылось бы завещание. Тогда уж расстановка сил была ясна, как никогда, тогда бы она уже знала, как вести себя с этим Заболотневым — отстраненно вежливо, едва скрывая свое раздражение, или подобающе бедной родственнице — тепло и с явной подобострастностью.

Сейчас же ей оставалось лишь мило улыбаться тому да свести их общение почти на нет, ибо даже несколько минут наедине с этим занудой казались ей невыносимыми. Зато, как видела Анна Степановна, Заболотнев не на шутку увлекся ее дочерью Лизой, и теперь перед женщиной стояла еще одна забота — поощрять ли его неуклюжие знаки внимания или сказать Лизе отвергнуть незадачливого кавалера, что та сделает с большим облегчением.

Потому-то Анна Степановна тем же утром ворвалась в спальню Марины, как только ей сообщили, что та пришла в себя, едва не сбив с ног выходящую с переменой белья горничную. Она быстрым шагом подошла к кровати дочери и расцеловала ее в обе щеки.

— Ты даже себе не представляешь, как я рада, что ты вернулась к нам! — сказала Анна Степановна, ничуть не кривя душой. — Я даже не могу и думать, что было бы в ином случае со мной! Мари, Мари, как же ты напугала нас своей болезнью. Ну, разве ж так можно с родными?

Она отстранилась и посмотрела на бледное лицо дочери. Поморщилась невольно — волосы той были спутаны, кожа казалось неживой без малейшего намека на румянец.

— Агнешка, вымойте ее вместе с Дунькой, волосы причешите, приберите ее. А когда придет с визитом Анатоль Михайлович, на щеки румяна нанесть. Не хватало того, чтобы он увидел то, что я сейчас вижу перед собой, — она рассмеялась счастливо. — Если бы ты знала, душенька, как твой жених переживал твою болезнь! Как переживал! Чуть ли не каждый час справлялся о тебе. Уважь жениха, прими его, коль почувствуешь себя лучше.

— Как можно принимать мужчину, маменька, тут, в моей спальне? — возразила ей слабо Марина. Она чувствовала себя еще не очень хорошо — все ее тело было таким тяжелым для нее сейчас, что она еле поднимала голову да руками шевелила. Голова же ее просто раскалывалась на части от боли, так долго она рыдала, придя в себя и осознав, что для нее нет более опасности покинуть этот грешный мир.

— Какой же он мужчина, милочка? — улыбнулась одними губами Анна Степановна, хитро прищурив глаза. — Он нареченный твой.

— Нет более, — устало проговорила Марина, откинувшись на подушки. — Я отказала ему за день до… до моей болезни. Он не жених мне более.

Анна Степановна напряглась, но, тем не менее, улыбка не покинула ее лицо.

— Но он по-прежнему считает тебя своей невестой, ma cherie. А кроме него, и твоя семья думает также.

— Я повторяю вам, я не имею намерения быть чьей-либо невестой, — Марина отвернулась от матери и уставилась куда-то в сторону, прикусив нижнюю губу, чтобы не заплакать. — Тем паче теперь… Если я и стану чьей-то невестой, так только Господа нашего.

Где-то в отдаленном углу комнаты тихо ахнула Агнешка. Анна Степановна же резко выпрямила спину и сжала с силой ладони.

— Боюсь, у тебя нет иного выбора, Марина. Ты станешь супругой графа Воронина, и это решено. По-другому и быть не может.

Их напряженный разговор переврал стук в дверь. Вошедший Парамон сообщил, что пришел доктор и желает видеть Анну Степановну.

— Меня? — удивилась та. — Он же видел меня нынче поутру, когда Марину осматривал. Он не сказал, по какой причине желает поговорить со мной?

— Нет-с, барыня, — ответил Парамон. — Что сказать господину? Вы не можете принять его?

— Приму. Проводи его в малую гостиную, — Анна Степановна поднялась с постели, расправила юбки и повернулась опять к Марине. — Советую, милочка, выкинуть тебе любые мысли о постриге. Это даже не обсуждается. Тем паче теперь, как ты говоришь. Разве ты не видишь сама, какая судьба уготована тебе Господом? Отнюдь не та, что ты себе придумала!

Марина уже более не сдерживалась, от резких слов матери слезы сами потекли по ее щекам. Почему она так жестока с ней? Сейчас, когда так болят открытые раны Марины? Когда так стонет сердце?