— Почему ты сделала это? Скажи же. Я попытаюсь понять. Твоя тетушка была смертельно больна, в таких случаях мало кто играет свадьбу, — Марина попыталась было отвести взгляд, настолько ей было мучительно больно смотреть в его глаза, в которых сейчас плескались непонимание и странная смесь надежды и боли. Но он не дал ей сделать это, обхватил ладонью ее затылок, снова развернул к себе. — Что могло тебя толкнуть на это шаг? Что это было, что ты сама назначила венчание на более ранний срок?

В глазах Марины промелькнула вина, и ему вдруг стало трудно дышать. Анатоль не солгал ему, как он надеялся, до последней минуты веря, что Марина сама не могла так спешно согласиться на это венчание, что родители заставили ее сделать это, стараясь не упустить выгодную партию.

— Это сделала ты, — прошептал он. — Но почему? Почему? Или…? — мелькнуло в его голове нелепое предположение, но он тут же отверг его — до того странным и неправдоподобным оно ему показалось. — Скажи же мне. Назови любую причину, чтобы я не думал, что я ошибался в тебе. Любую, и я поверю тебе.

— Не могу, — почти простонала Марина, связанная клятвой на образах по рукам и ногам, едва не рыдая во весь голос. — Я не могу. Я не могу тебя обмануть, как бы ни желала облегчить твои муки. Прости меня.

Он понял по ее глазам, что она говорит сейчас ему чистую правду, и его сердце словно остановилось. Он не хотел верить тому очевидному, той ясной картине, что вырисовывалась. Даже Жюли не могла найти оправдания этому поступку Марины, как ему признался в разговоре Арсеньев, а уж та-то знала Марину, как никто другой.

Все очень просто — ради своего благополучия и благополучия своей семьи она пошла под венец с другим. С тем, кто мог обеспечить ей ту жизнь, которой она была достойна. Сергей не обвинял ее в этом. Разве мог? Она всегда была честна с ним по этому поводу. Разве не она сама сказала ему когда-то давно, что ее главная задача, как дочери, выполнить свой долг по отношению к семье? Разве вправе он осуждать ее, когда это происходит сплошь и рядом?

К чему сейчас мучить их обоих? К чему было вообще выяснять причины, которые толкнули ее на брак с Анатолем? Зачем было бередить старые затянувшиеся раны? Что случилось, то случилось. Никто не в силах поменять прошлого.

Сергей прислонился подбородком к ее лбу, нежно поглаживая ее плечи, стараясь успокоить ее слезы. Он прекрасно понимал сейчас ее состояние — похоронить его, наладить собственную жизнь, а после обнаружить, что эта идиллия, которую она так тщательно выстраивала, может разрушиться в любой момент, как рушится карточный домик, когда из него убирают одну единственную карту.

— Ты любишь его? — тихо спросил он, зная, что утвердительный ответ разорвет ему сердце.

— Он хороший человек, — прошептала она. — Хороший отец.

Сергей вдруг вспомнил, что у Марины есть дочь. Кажется, ему говорил об этом дед. Или это был Арсеньев? Ее жизнь устроена и налажена, у нее семья в полном смысле этого слова. Разве вправе он ломать то, сложилось?

— Что будет дальше? — вдруг шепотом спросила Марина. — Что нам теперь делать?

— Я сам решу этот вопрос, — ответил ей Сергей, вдыхая аромат, идущий от ее волос. Чубушник, кажется. Этот запах словно перенес его в те дни, когда они были рядом и были так счастливы. Теперь все, что ему осталось — только эти воспоминания, которые все равно померкнут со временем.

Он в последний раз провел рукой по ее волосам, потом по лицу, легко касаясь ее нежной кожи кончиками пальцев, словно слепой, трогая ее нос, губы, щеки. Она была так красива, даже сейчас с покрасневшими от слез глазами, что у него захватывало дух.

— Иди, моя милая, — прошептал Загорский, стирая кончиком большого пальца слезу, упавшую с ее ресниц и покатившуюся по щеке.

— Но я хотела тебе сказать…, — начала Марина, но он прервал ее, положив ладонь на ее рот. Он не хотел сейчас ничего слушать. К чему ему сейчас слова, обещания, клятвы и заверения?

— Уезжай, — повторил Загорский с мукой в голосе. — Я прошу тебя — уезжай! Уезжай сейчас же!

Марина подняла руку, желая коснуться его, но Сергей перехватил ее ладонь. Если она сейчас коснется его, то он не сможет отпустить ее от себя, наплюет на все правила приличия, на возможные скандал и пересуды.

Затем с величайшим трудом Загорский заставил себя отпустить ее руки, отвернуться от нее и отойти к окну. Марина долгое время стояла, не шевелясь, просто смотрела в его спину и молча плакала, и его решимость начала таять с каждой минутой. Разве можно вырвать из груди сердце? Разве можно жить без него? Когда Сергей уж было решился повернуться к ней, остановить, удержать рядом с собой любой ценой, раздался шелест юбок, затем стукнула дверь, и этот стук показался Сергею стуком крышки гроба об основание, в котором сейчас были похоронены его надежды, его желания.

Она ушла. Как он и хотел. Как и должна была. Но почему так болит сердце в груди?

— Последнее прощанье с ней, — прошептал он едва слышно. — Нежнейшее из всех прощаний [294] .

В тот вечер Сергей и Арсеньев не ушли в свои половины сразу после ужина, как вчера. Единственным желанием Загорского было забыться в вине, и Павел, понимая это, приказал подать в кабинет несколько бутылок бренди и закуски. Он понимал, как сейчас тяжело его другу, но разве мог он что-то изменить? Только подставить свое плечо, не оставить его одного в этот час.