Первым на посадку пригласили аккалаба. Он поднялся с банкетки, быстро нацепил мечи, до того валявшиеся у стены, причесался, запустив пятерню в волосы, переплел их в неровную косу, закрепил какой-то измятой ленточкой, вытащенной из кармана. Не глядя на Кира, поклонился в пространство: «Я знаю, что Вы пытались уговорить Кори поладить с лордом Халемом. Бесполезно. Но за попытку я Вам благодарен». И царственно смотался.

Кир встряхивает головой. Он понимает, что его ответа ждут уже достаточно долго. Но вместо ответа задает вопрос:

— Как же вы это допустили?

Землянин (Кир уже вспомнил, кто это: командор Алексей Разумовский собственной персоной. Половина мальчишек в дипакадемии на Когнате многое бы дала за то, чтобы вот так, на равных, с ним разговаривать) неубедительно притворяется удивленным:

— А разве в археологии не бывает ошибок?

— Военно-политический просчет, — добавляет кто-то из-за его спины.

— Ошибки в археологии не влекут за собой угрозу гибели тысяч людей, — возражает Кир. Он понимает: его уже втянули в дискуссию, а значит, придется соглашаться. Что же — не будем терять времени. Пришла пора собирать камни.

— Кир?

— Хорт… — опомнившись, низко склоняет голову. — Ваше Императорское Величество.

Хорт полулежит в кресле, вытянув ноги вперед. На лице недовольная гримаса. Слова он не выговаривает, а цедит. Но по лицам и позам придворных и военных чинов, окружающих молодого императора Хортуланы, видно, что он здесь в почете. Его слово — закон, его рука владыка.

— Хорт, зачем тебе эта ситийская авантюра?

— С тех пор, как мы в ней участвуем, она не выглядит авантюрой. Согласен?

Министры на заднем плане довольно щурятся и кивают. Они любят своего императора.

Кир чувствует, что аргументов у него нет. Он может только взывать к лучшим чувствам императора Хорта.

— Я прошу тебя, остановись. Не надо.

— Извини, Кир. Я им обязан. А тебе что за дело до этих с крыльями?

— У меня там друзья. Лорд-канцлер Аккалабата…

— Надо же… А вот у меня нет друзей, — равнодушно говорит Хорт. — У меня есть деловые партнеры. И я стараюсь их не разочаровывать. От них, кстати, гораздо больше пользы, чем от друзей. Поразмысли на досуге.

— Хорт…

— Кир, у меня нет больше времени, — император Хортуланы резко протягивает руку вперед к консоли коммуникатора. Экран гаснет.

Кир стоит, беззвучно шевеля губами, упершись в темный монитор взглядом.

Кир Оксенен

— Кир!

— Да, мама.

На Когнате, когда ты разговариваешь с родственниками, обязательно надо прибавлять «мама», «папа», «дядя», «тетя», «бабушка», «дедушка» и так далее. Киру это сначала казалось странным, но он быстро заметил, что отсутствие таких обращений в его речи огорчает семью Лалы больше, чем особенности его анатомии. Он не хочет никого огорчать. Поэтому это всегда «да, мама», «нет, тетя», «хорошо, папа», «А у вас, дядя?» и все довольны и счастливы. Это Когната. Это бескрайние льды и снега, в которых ценится каждая капля тепла.

— Чем бы ты хотел заняться дальше, после академии, сын?

— Мне нравится археология, мама. Знаешь, раскапывать всякие древности.

— Я понимаю. А ты интересовался, где этому учат, сынок?

— Ага, — Кир смотрит в окно на резвящихся во дворе собак. — Земля или Хоммутьяр. И нужен я им там… как сневу в метель попонка.

— Про Землю можно подумать. Поговори с папой. Только с одним условием.

Регда замолкает, сосредоточенно чертит на скатерти невидимые знаки. Кир внимательно следит за ее пальцем.

— Мама?

— Кир, я бы хотела… мы бы с отцом хотели, чтобы ты перестал соблазнять Лалу своим увлечением археологией. Я знаю, она всегда его разделяла, вы всегда вместе рассматривали все эти книги, старинные монеты… но я хотела бы, чтобы у нее появилось что-то свое, что-то другое. Чтобы ее будущая профессия… словом, Лала должна жить на Когнате, сын.

Кровь ударяет Киру в голову. Ему кажется, что он понял, чего действительно хочет Регда. И чего она боится.

— Мама, — он аккуратно дотрагивается щупальцем до ее плеча. Он знает, что ей не неприятно, но все равно делает это осторожно — сколько бы времени ни прошло. — Я хочу объяснить. Не надо бояться за нас с Лалой. Между нами ничего нет. И не будет. Мы как брат и сестра. Если ты отпустишь ее со мной…

— Ну, я же все понимаю… — говорит он, отчаявшись, потому что не понимает уже ничего. Главное, он не понимает, почему она не утешилась, а наоборот, огорчается еще больше.

— Ну что ты… что ты, дурачок ты мой, — Регда берет одной рукой щупальце, поглаживающее ее по плечу, вторую — протягивает вперед, приглашая.

Кир выпускает одно из щупалец с другой стороны, кладет ей на ладонь. Регда ласково пожимает щупальца, чмокает каждое по очереди, улыбается:

— Давай следующие!

Это у них была еще детская игра. Как только Кир приехал. Он ужасно стеснялся щупалец, и в то же время Регда заметила, как благодарно пасынок реагирует, когда их ласкают. Она приходила вечером, садилась возле кровати, брала в руки зеленоватые кожистые отростки и, преодолевая иногда подкатывавший к горлу ком, массировала, согревала, поглаживала.