Леонид Юзефович не просто профессиональный писатель, но еще и учитель истории. Он мастерски воссоздает атмосферу эпохи со всеми ее мельчайшими деталями и характерами современников. Его ретро-детективы могут считаться историческими романами в самом лучшем и традиционном смысле. Понятно, что он их пишет подолгу, годами, зато его вряд ли кто превзойдет.

Есть и другие авторы, столь громкой славы не снискавшие, хотя бы и Хруцкий с Лавровым. А будет их еще больше, поскольку рецепт создания заурядного ретро-детектива прост. Часть слов заменяется: милиционер — городовой, капитан — штабс-капитан, ресторан — ресторация, гражданин — сударь, музыкальный центр — шарманка. Исключаются слова-новоделы: колхоз, совхоз, товарищ, телевизор. Радио можно, его изобрели в 1905 году, хоть и заговорило оно гораздо позже. Можно и телефон. Больше ничего менять не надо, а то еще сами запутаетесь, сколько там аршин в фунте. С одеждой тоже по-простому: народ — косоворотки, лапти и сапоги, чиновники — мундиры, господа — фраки, интеллигенция — пенсне. У мужиков — борода, у военных — лихие усы. Свердловская губерния — это, конечно, нехорошо, а Новосибирская сгодится, хотя Новониколаевск, вроде как и Екатеринбург, был уездным городом. Главное — ретро-преступление, взятое из книги «Сто лет криминалистики», и образ сыщика — клонированный Фандорин.

Историческая беллетристика очень зависима от политических настроений в обществе. Скажем, серия «Белый детектив» издательства «ОЛМА-Пресс» опоздала на несколько лет и, что называется, не пошла. Меняется общественное сознание, варьируется и объем ниш книжного рынка. Монархическое фольк-хистори теряет актуальность. Патриотическое, наоборот, должно пойти на подъем. То же самое с ретро-детективом. Когда на душе спокойно, холодильник полон, а зарплата гарантирована, так приятно провалиться в кресло под зеленой лампой и погрузиться в уютное прошлое, где нет отморозков с автоматами. А кондовые эпопеи отомрут как экономически бесперспективные. Зачем прописывать роман десять лет без гонорара, если с конвейера каждые две недели новый спрыгивает?

Зато любители истории переориентируются на сборники документов и мемуары. Которых будет еще больше.

Ремизова Мария Станиславовна — литературный критик, журналист; окончила факультет журналистики МГУ. Автор многочисленных статей на актуальные литературно-культурные темы в журнальной и газетной прессе. Сотрудник журнала «Континент». Постоянный автор «Нового мира».

Видели вы когда-нибудь, как играют маленькие дети? С необыкновенной важностью еще плохо лепечущий карапуз натягивает задом наперед белую рубашку и разом превращается во врача. С ходу назначает диагнозы. Вкривь и вкось бинтует медведю «сломанную» лапу, сует зайцу под мышку карандаш, а вам пихает в рот какую-то дрянь, в крик уверяя, что это «лекарство». И вы и заяц сразу же выздоравливаете, и лишь бедный мишка еще месяцами валяется за креслом с забытой на ноге тряпкой…

Отметим, однако, с какой педантичностью наш маленький «доктор» выполняет зацепившиеся в памяти операции: он не забудет встряхнуть «градусник» — даром, что тот деревянный, да встряхнет-то, пожалуй, и после того, как «смерит температуру». А попробуйте незаметно сплюнуть бумажный комок, обозначенный таблеткой! Визгу не оберешься… Он же настоящий врач — в белом халате…

Грешно смеяться над детишками — да и какой дурак станет? Они такие лапочки. Однако хороши также и взрослые, сохранившие в неповрежденном виде все навыки некогда милой непосредственности — и дивно-прекрасное, не обезображенное печалью многознания чело…

Книга Ирины Жеребкиной называется «Страсть. Женское тело и женская сексуальность в России» (издательство «Алетейя», Санкт-Петербург, не хухры-мухры тебе, 2001 соответственно год). По сто семьдесят девять рубликов, между прочим, к примеру, в «Библио-глобусе». Ага. Женское тело, да еще в России… В голову первым делом приходит баня, необъятные панталоны на соседском балконе и очередь в гинекологический кабинет.

Нет! И еще раз нет! Ирина Жеребкина пишет о другом. «В книге представлена новая интерпретация женских политик субъективации в русской культуре XIX–XX веков с точки зрения современной феминистской теории» (из аннотации). Дальше, собственно, можно было бы и вовсе ничего не писать, но жалко (буквально жалко) не поделиться сокровищами слога и мысли, скрытыми под обложкой «Страсти». К тому же сей труд рекомендован к печати целым «Ученым советом Харьковского национального университета». К прочтению, стало быть, тоже. Рецензенты — сплошь доктора философии (и мы не станем грубить и скандалить, уверяя, что доктора эти того рода, что излечися скорее сам). Впрочем, указан и грант — даже с номером. В общем, все честь по чести — как у той рекламной барышни, с серьезнейшим видом надевающей очки, — «мы, ученые, ничего не принимаем на веру…».

Итак, к делу. Генеральную идею «Страсти» пусть формулирует автор: «Основным типом анализа является анализ репрессивных дискурсивных практик в отношении женского в России (механизм традиционных христологических „заповедей“, вписывающий женскую субъективность в „нормативный“/„западный“ конструкт — фактически конструкт истерии». На «христологических заповедях» небось екнуло сердчишко? То ли еще будет… Ну а по сути — много уразумели? То-то же, ученый человек пишет…

В общем, автора интересует «жест личной женской реализации в тех культурах, где эта реализация запрещена, то есть самодостаточный женский жест, „перевешивающий“ конвенции культуры, в которых женщина неизбежно сконструирована как „второй пол“».

Под личной реализацией, заметим, понимается отнюдь не творческая реализация (в терминологии «Страсти» — «по фаллическому типу»), а исключительно сексуальная (которая у бедных русских женщин тоже по большей части строится по означенному «типу» и ни к чему хорошему, естественно, не приводит). То, что в фигурантки «Страсти» попали дамы, так или иначе отметившиеся в «культурном контексте», не значит почти ничего — просто их сексуальные стратегии оставили удобный для исследователя текстуально материализованный след.