Шрифт:
Не успела Екатерина отведать воронежский душистый каравай и красный бархатный мед, как уже комендант города и полицейские чины лично привели однодворца Фефилова, крепко держа его под руки, точно базарного вора.
Перед императрицей они сноровисто повалили Ефима на колени. Тот побледнел, но страха в его глазах не было нисколько.
— Поднимите моего гостя и отойдите прочь, холопы… — тихо, с чувством неловкости проговорила Екатерина.
Фефилова подкинули на ноги. Он машинально повел плечами, и все четверо доставивших его чинов попадали навзничь. Императрица засмеялась, совсем по-девичьи присев.
— Здравствуй, Ефим. Надеюсь, я своим бабьим любопытством не оторвала тебя от серьезных занятий?
Фефилов покраснел и, не найдя сил ответить, принялся отряхивать свои праздничные черные в мелкий горошек портки, заправленные в легкие хромовые сапожки. При этом раздался мелодичный перезвон. Дело в том, что по просьбе Ефима знакомый мастер из Бутурлиновки исполнил ему сапоги с колокольчиками — медными оболочками, начиненными дробью, которые вшивали в каблуки. При ходьбе или танце они щегольски звучали, точно шпоры. Ко всему сапожки были оборудованы подковками из такого особого металла, что если ими зацепить, скажем, булыжник мостовой, то они пускали из-под ног сноп пышных белых искр».
— Точно такие мы себе в армии поставили на «кирзу» перед дембелем! — восхитился Анатолий Иванович.
«Екатерина еще раз попыталась разговорить Фефилова:
— Слышала, ты не только грамотный и рачительный хозяин, но еще стихи сочиняешь?
— Безделица… Токмо стыдно за то… — отозвался он глухо, покаянно.
— И как давно ты взял в руки перо?
Ефим отчаянно вздохнул:
— Года как четыре…
— И что же подвигло тебя к сочинительству? Не чтение ли Вольтера или Петрарки?
— Простите меня, ваше величество… Недостоин я, раб, не то чтобы говорить с вами, а и стоять близко…
— Я требую честного ответа! — забавно поморщилась Екатерина. — Мне будет крайне интересно услышать правду. Не постыжусь признаться: твоя императрица больна драмоманией. Пишу пословицы, водевили, комедии, оперы и исторические представления из жизни Рюрика и Олега. В тщетное подражание Шекспиру. А вот со стихами сладить не могу.
Фефилов с трудом поднял голову:
— Вашего величества июльский Манифест увлек меня к перу и бумаге…
— И что же ты в этом документе для себя поэтического нашел?
— Я обрел через него великое душевное волнение. Особливо когда дочитал до того места, где вы обещали изменить прежний образ правления в стране и справедливыми законами вывести народ из уныния и оцепенения. А ваши слова „Я хочу сделать людей счастливыми“ мне хотелось прокричать на весь Воронеж…
— Сей ответ большой похвалы достоин. Таким лестным отзывом, молодец, ты туманишь ясность моего ума и соблазняешь мое холодное сердце… — величественно вздохнула Екатерина. — Будь любезен, прочти мне на выбор из твоих опусов!
Фефилов ссутулился:
— Стыдно…
— Не ломайся, не красна девица.
Он перекрестился и сделал шаг вперед. Начал тихо, но скоро заговорил в голос:
Мать Россея, мать Россея… Мать россейская земля. Про тебя, мати Россея, Далеко слава прошла. Мать россейская земля Много крови пролила. Святорусская земля Много горя приняла, Прошла слава про тебя!Екатерина медленно, некрупными шагами подвинулась к Ефиму:
— Спасибо, миленький. Тронута. Хотя я более тянусь к стилю и манере французской литературы с ее изящным и остроумным балагурством… Да чего другого можно от меня, глупой, ждать? Не следуй мне. А вот одно скажу тебе при всех: очень бы желала видеть тебя в первородных депутатах, коих выборы в следующем году объявлю по всей России. Верю, что сии сыны Отечества в будущие роды оставят о себе незабвенную память новыми законами жизни державы. А теперь прощай, служитель муз. Прощай и ты, милый Воронеж!
Губернатор как прорыдал:
— Государыня!!! А парад, праздничный обед, маскарад?!! Смилуйся!! Не покидай!.. Осиротеем!!!
Императрица эффектно обернулась и подала ему знак приблизиться.
Лачинов бросился с такой резвостью, что кони стоявшей неподалеку ослепительно-белой итальянской кареты с хрустальными оконцами, которая была приготовлена купцом-суконщиком Савостьяновым для въезда Екатерины в Воронеж, дернулись и нервно заржали.
— Сегодня же вручишь из казны пятьсот рублей гонорара Фефилову за стихотворное сочинение. Как только вернусь в столицу, тотчас велю возместить тебе сии поэтические расходы… — сухо объявила губернатору императрица.