Он заговорщицки подмигнул своей спутнице.

– Хотя бы для того, чтобы вспомнить наши с вами приключения!

Катя засмеялась в ответ. У них с Корнышевым была одна на двоих тайна. У отеля они распрощались. Корнышев легонько коснулся Катиной ладони.

– Спасибо вам! – сказала Катя, глядя на Корнышева влюбленными глазами.

– До вечера! – улыбнулся Корнышев.

– До вечера!

У входа в отель Корнышев увидел группку девчонок, подруг Эльвиры. Они выглядели обеспокоенными и, хотя и узнали Корнышева, даже не спросили у него, где Эльвира. Определенно что-то случилось.

– Привет! – сказал Корнышев. – Все в порядке?

Замешкались с ответом. И взгляды растерянные. Корнышев остановился.

– Что-то случилось? – спросил он.

Одна из девушек стрельнула взглядом по сторонам и ответила почему-то шепотом:

– Али куда-то подевался.

И больше ничего не стала объяснять. Так вот откуда эта их растерянность. Али для них и сутенер, и брат, и отец родной. Они без него здесь шага сделать не могут.

– Вернется, – сказал Корнышев беспечно. – Куда ему деваться? Остров! Вода кругом!

Он подмигнул девчонкам и прошел в отель.

Ту окраину воронежского кладбища, где находилась могила Вани Алтынова, закрыли для посетителей, выставив милицейское оцепление. Приглашенных было раз-два и обчелся. Из прокуратуры представитель, двое из местного управления ФСБ, от милиции, от администрации кладбища один человек, Горецкий, Мария Николаевна Алтынова. Копали местные – из кладбищенских работников. Пока освобождали могилу от засохших цветов, пока снимали памятник с портретом Вани Алтынова – работа спорилась. Но когда стали копать, пыл у копателей как-то поугас, и лопатами они махали не так споро.

– Если до ночи затянете – так и ночью будете копать! – посулил им мрачный Горецкий. – Ни один человек отсюда не уйдет, пока мы этого жмурика из могилы не достанем!

Гробокопатели заорудовали лопатами активнее. Горецкий развернулся и пошел туда, где за милицейским оцеплением дожидалась его заплаканная Мария Николаевна. Это Горецкий так распорядился – чтобы женщину не подпускали к могиле до самой последней минуты. Боялся, что она не выдержит, сорвется, и за хлопотами с этой несчастной женщиной они провозятся до темноты.

– Что там? – всхлипнула Алтынова, встретив Горецкого вопрошающим взглядом заплаканных глаз.

– Надо подождать, – ответил Горецкий.

И снова Алтынова всхлипнула. У нее было некрасивое лицо старухи. Она очень сильно изменилась за то недолгое время, которое Горецкий ее не видел. Постарела и подурнела. Одинокая старость, она никого не красит.

– Тяжело вам, я понимаю, – сочувствующе сказал Горецкий. – Из родственников никто, наверное, не появляется.

– Кто умер, – всхлипнула Алтынова, – а кому ехать далеко. У каждого своя жизнь. И свои беды у каждого.

– Если бы ваш Ваня хотя бы женился, – сказал Горецкий. – Детишки там, к примеру.

– Зачем же сирот плодить? – горько прошептала Мария Николаевна.

– Невестка ваша была бы – ну какие же сироты при живой матери, – не согласился Горецкий. – У Вани девушка была?

Женщина замотала головой. Не было.

– Женя, – подсказал Горецкий. – Евгения. Это имя вам что-нибудь говорит?

– Нет.

– Неужели ваш сын такой был скрытный? – позволил себе улыбнуться Горецкий.

– Мы с ним виделись редко. И многого он мне не говорил, наверное.

– Но девушка-то, – продолжал добиваться своего Горецкий, – наверняка была! Неужели сердце материнское вам ничего не подсказало?

– Он у меня скромный. С девчонками не бойкий. Может, душа к кому и лежала, а подойти стеснялся. Я у него спрашивала, конечно. Внуков-то хочется. Он отшучивался.

– А когда отшучивался – что говорил?

– Что нету, мол, девчонок. Хоть шаром, говорит, покати. Одна только дочка начальника если, да страшно, говорит.

– А чего же страшного? – не понял Горецкий.

– Ну если тесть начальник, так и дочка его в семье командовать будет, – сказала без улыбки Алтынова.

– Дочку его начальника звали Катя. Он про Катю говорил?

– Я не знаю.

– Про Катю вы, значит, тоже ничего не слышали?