– Так девочек было две?

– Да! Близняшки! Ты и… не ты!

– Полина.

– Что?

– Полиной они ее назвали.

– Ну надо же. Таня и Полина…

– И как я здесь осталась?

– Это Игорь Викторович. Врач. Он мне сказал: возьми, Надя, девочку одну себе. Из приличной семьи, городские, студенты. А не то останешься бездетной.

– Почему бездетной?

– А не могла я, – всхлипнула женщина. – Не получалось у меня по женской части.

– Ты у него лечилась, что ли? Он был в курсе? Я его помню. Он часто заходил, пока я маленькой была.

– Вот именно что заходил, – сказала женщина сквозь слезы. – Какая же ты, Танька, несмышленая, хоть во взрослое наряжаешься и по Турциям ездишь! Он не как врач знал, а как мужик. Да если бы я могла родить, мы бы до сих пор с ним жили! А так детей нет – и семьи нет. После он и вовсе уехал, а мы с тобой остались.

– Но как же так! Как Маша могла на такое пойти!

– Да она не знала ничего!

– Как же так – не знала?!

– Ей кесарево делали. Под наркозом. Ребеночек лежал не так, как надо. Не головкой вниз, а поперек. И не смогла бы сама она разродиться. Ввели ей в вену укол… натрий там какой-то…

– Натрия тиопентал, – сказала Таня.

– Откуда знаешь?

– Знаю, – пожала девушка плечами.

И про тиопентал, и про клофелин – но зачем же матери рассказывать об этом.

– Маша заснула от наркоза, а проснулась только через два часа. Звонарев за это время успел и испугаться, и второго ребеночка пристроить, так что, когда Маша в себя пришла – у ней уже одна только дочечка была.

Таня покачала головой:

– Так ты Полину видела?

– Нет.

– Нет? – удивилась женщина.

Даже растерялась. Потому что в таком случае было непонятно, откуда у Татьяны сведения о Звонаревых и что она вообще об этом знает. Но сомнения эти еще не успели отлиться в чеканную мысль. И она только произнесла задумчиво:

– А интересно, как они жизнь прожили.

– Плохо.

– Плохо? – не поверила женщина.

– Мне тетя Галя рассказала. Это родственница Александра Александровича. Прокопова то есть. Она Звонаревых знала. И сказала мне, что Маша покончила с собой из-за Звонарева.

– Ох! – прижала руки к груди Надежда. – Бил?

– Иногда можно и не бить, а жизнь такая будет, что лучше в петлю, чем дальше терпеть, – сказала Таня. – Мы-то с тобой разве плохо жили? Мы жили хорошо. Намного лучше, может быть, чем они в своей Москве. И дальше будем жить.

Она хотела успокоить растревоженную женщину. Дать ей понять, что никаких катаклизмов не случится и дальше все будет так, как было прежде. И даже лучше.

– Я тебе денег привезла, – сказала Таня.

Достала пухлую пачку пятисотрублевых купюр и всю ее, без изъятий, протянула женщине.

– Это сколько здесь? – обмерла женщина.

– Я не знаю. Много. Тысяч тридцать, а может быть, и больше.

– Я две такие бумажки в месяц зарплаты получаю, – сказала Надежда.

– Это я знаю, ма. Но мы с тобой больше никогда не будем бедными. Я обещаю.

К ней должен был заехать Хеджи – они договаривались вместе пообедать, и хорошо, что он еще не успел появиться, когда раздался телефонный звонок.

Татьяна сняла трубку.

– Алло? – сказала, внутренне напрягшись.

Она многого боялась в эти дни. Не так сказать. Не так ответить. Не так сделать что-то, наконец.

– Привет, Полина. Это Борщагов. Уже вернулась из своей Турции?

Она онемела и не знала, что ответить.

– Ты прости, но я действительно не знал, что с Мармарисом так получилось, – продолжал покаянно неведомый ей Борщагов. – Наш последний платеж отелю не прошел, и они нашей квоты нас лишили. Ты как там вывернулась? Поселилась за свои?

– Ну да, – пробормотала она неуверенно, потому что ее долгое молчание могло создать проблемы.

– Как отдохнула? – воодушевился Борщагов. – Не разочарована?

– Нет.

– Я рад. Слушай, я вот по какому вопросу. А мы ведь сдохли окончательно. Закрываем фирму. У нас офис пустует уже две недели. Но я сегодня здесь, и хорошо, что я тебя застал. Сможешь подъехать, забрать свою трудовую? А то мы долго потом, боюсь, не сможем встретиться.

– Я даже и не знаю.