– Саша! – сказала Хельга.

В ее глазах плеснулся восторг узнавания. Воронцов бросился к ней, и они обнялись.

Теперь он видел ее прежнюю. Обнимал – и ощущал каждую клеточку ее тела, такого знакомого и любимого. Будто кто-то сорвал оболочку и Хельга раскрылась – такая, какой была прежде. Воронцов целовал ее лицо, и она безропотно позволяла ему это, оглохнув и ослепнув от внезапно нахлынувшего счастья.

Смирницкий вышел из комнаты, но они этого даже не заметили.

– Все хорошо, Сашенька, – шептала Хельга. – Как давно мы не виделись! Мне кажется – целую вечность.

– Год, – сказал Воронцов.

– Год?

– Я потом тебе все расскажу. Ладно?

Хельга ответила ему счастливой улыбкой. Сейчас ее мало интересовало прошлое, потому что впереди было лучезарное будущее. Так ей представлялось.

– Ты нашел меня, да?

– Да, родная.

– И уже никуда не уедешь?

– Никуда.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Хельга снова улыбнулась. Ее по-прежнему окружала незнакомая обстановка, и она повела вокруг рукой:

– Что это, Саша? Где мы?

– Ты прожила здесь год.

– Неужели?

– Ты ничего не помнишь, Хельга. Но все узнаешь в свое время.

– Хорошо, – засмеялась она. – Но хотя бы скажи, где мы находимся. Это Москва?

– Нет.

Воронцов взял Хельгу на руки и поднес к окну, за которым под по-осеннему серым небом катила свои воды река.

– Это Волга, – сказал Воронцов.

– Ты шутишь! – засмеялась Хельга и прижалась к нему, как маленький ребенок.

– Нисколько.

– Я согласна, пусть будет Волга, – сказала Хельга и поцеловала Воронцова.

Ей сейчас действительно было все равно.

Вошел Смирницкий. Хельга выскользнула из рук Воронцова.

– Все нормально? – осведомился Смирницкий.

– Да, – ответил Воронцов. – Но ей придется все рассказывать, она не помнит ничего.

Подумал и добавил:

– Как и я, впрочем.

В дверь позвонили. Хельга выбежала в коридор.

– Это, наверное, вернулся Шаповал, – нарочито бесстрастным голосом высказал предположение Смирницкий.

Воронцов, к сожалению, осознал это слишком поздно. Он не представлял в подробностях всего, что будет, но, сообразив, что должно было сейчас произойти, пришел в ужас. Он бросился вслед за Хельгой, но было поздно.

Хельга, открыв дверь и увидев перед собой невесть откуда взявшегося Стаса, замерла, но это продолжалось только доли секунды. Стас, который был вовсе не Стас, а Шаповал, не успел ничего сказать, потому что Хельга привычно подпрыгнула и ударом ноги нокаутировала бедного Шаповала. По всем правилам полагалось ударить поверженного противника еще раз – для пущей надежности, – но сделать этого Хельга уже не успела. Налетевший сзади Воронцов сбил ее с ног и прижал к полу, крикнув:

– Не смей его трогать!

Шаповал лежал на лестничной площадке, не подавая никаких признаков жизни. Дверь квартиры напротив приоткрылась, и в узкую щель, образовавшуюся при этом, выглянула испуганная старушка. Воронцов отпустил Хельгу, поднялся с пола и сказал:

– Все нормально, бабушка.

Когда он переступил через порог, старушка поспешно захлопнула дверь, и было слышно, как клацают стремительно приводимые в действие запоры двери.

Воронцов склонился над Шаповалом.

– Ты убила его, наверное, – пробормотал он.

– Если бы я хотела его убить, то сделала бы это. Он жив, Саша. Очухается, вот увидишь. Но ты-то зачем ввязался?

– Это не Стас!

– Ты шутишь! – недоверчиво улыбнулась Хельга.

Воронцов посмотрел на нее долгим взглядом.

– Знаешь, я и сам не очень ясно себе представляю, что происходит, – признался он. – Но думаю, что нам все объяснят в конце концов.

Удалов объявился среди ночи. Позвонил в дверь, ему открыли, и он ввалился в квартиру – грязный, лицо в ссадинах, правая рука в кармане старенького плаща, который был ему явно не по размеру. Первым человеком, которого он здесь увидел, была Хельга. С ней Удалов никогда прежде не встречался, поэтому смотрел настороженно, и только когда в коридор вышел Смирницкий, Удалов несколько обмяк и в его глазах появилось некоторое облегчение.

– Кто в квартире? – быстро спросил он.