– Подойду и послушаю новости о забастовке, – провозглашает Хейни.

– Нет! – обрывает его Тильда и налегает всей тяжестью тела на руку мужа, который опустил плечи. – Нет сейчас времени. Я хотела пойти другой дорогой, чтобы посмотреть на швейную машинку в витрине.

– Чего тебе идти туда? – говорит горбун. – С Отто все равно не сможешь поговорить серьезно. Говори ему все, что ты хочешь, ответ у него один – Россия и революция опять и опять.

Хейни топчется на месте, глаза его обращены на огоньки сигарет, энергично выкуриваемых. Тильда выходит из себя:

– Что ты вперил туда глаза: Сидит этот на скамье и рассказывает байки о России, всякое вранье о ней. А правда в том, что там плохо, нечего есть, нет угля, нет одежды.

– Ничего там нет, – эхом за ней повторяет горбун.

– Что значит, ничего нет? – говорит Хейни и становится перед горбуном в угрожающей позе. – Кривая тыква, что ты талдычишь: там нет ничего?

– Нет, значит, нет… То есть, ничего нет.

– Закрой свою пасть! А страна рабочих, это для тебя ничего?

– Хейни, – говорит Тильда, – я ухожу, ты свободен, можешь идти к своему Отто, никогда мы ничего не добьемся.

Тильда поднимает голову и уходит. Горбун тянется за ней. Хейни, опустив плечи, посылает прощальный взгляд на скамью, и присоединяется к уходящим.

Переулки, улицы, которыми они идут, полны прохожих: рослых и невысоких, мускулистых и морщинистых лбами, отягченными мыслью, одетых с иголочки и едва прикрывающих тело ветхой одеждой, просящие милостыню и надутые самодовольством, – смешанная толпа, движущаяся в ночи огромного города. Хейни еще идет, опустив плечи, но настроение его улучшается. Тильда с удовольствием изучает каждую женщину, проходящую мимо, от головы до пят. И горбун, свободная душа, плюет в ноги каждого бородатого еврея, проходящего по тротуару.

– Кончай пускать слюну, холера тебя побери, – орет на него Хейни.

– Пришли, – возглашает Тильда, с волнением указывая на швейную машинку в форме добротного красивого столика. – Видишь, Хейни, днем это швейная машинка, а вечером – столик.

– Какое изобретение, – изумляется горбун.

Но Хейни молчит. Случайно скашивает взгляд и застывает: парень и девушка, которые разглядывали витрину соседнего кондитерского магазина, совершили нечто в мгновение ока – парень провел кистью с клеем по стеклу, и оба нырнули в толпу с такой быстротой, что Хейни пришел в себя, миг назад уверенный, что ему это почудилось. Он подбежал к кондитерскому магазину. На стекле витрины красовалась листовка внушительных размеров: череп, одетый в каску, на которой начертана свастика, а под этим – надпись: «Граждане, будьте на страже перед коричневой чумой!»

– Снова политика! – с насмешкой косится Тильда на листовку, взгляд ее зол. Горбун плюет в сторону листовки.

– Что за крики? – напрягает грудь Хейни. – Какая политика! Делают что-то, Тильда, ты что, не видишь?

– Пошли, – говорит Тильда.

Луна-парк массой цветных огней походит на огромный золотой корабль, украшенный лентами света, красного, зеленого, желтого, и он уплывает по морю от сжимающих стенами домов к неизвестным странам. На разноцветных волнах плывут в воздухе качающиеся лодки, взлетают между столбами резко ввысь, в ночное небо. Дикие крики несутся из них, а снизу возносятся звуки оркестра и раскатистые овации, цветные шары порхают и лопаются в воздухе, взрывы огней фейерверка рассыпаются над головами, застывают на миг и исчезают во мгле.

– Заходите посмотреть! За несколько грошей! Чудеса в решете! – ораторствует зазывала у входа в большой шатер.

– Потом, – шепчет Тильда, – сначала покатаемся на лодках.

Хейни и Тильда садятся в качающуюся лодку, оставляют горбуну ее шляпу с новой лентой, пиджак от костюма, Хейни закатывает рукава, расстегивает пуговицы на рубахе, и вот уже свободно двигает мышцами, усиленно загребая руками, поднимает лодку в ночное небо выше всех остальных. Ветер надувает рубаху Хейни, и они вместе с Тильдой парят в небе, как ангелы. Но в разгар головокружительного счастья раздается звук колокола: завершилось небесное путешествие за грошовую цену, и Хейни расслабляет мышцы, и лодка замирает. Ангелы возвращаются на землю, как в потерянную долину. Ноги подгибаются. Они дышат с трудом, горбун бежит к ним.

– С неба упала звезда, когда вы были там, наверху, – говорит горбун.

– Это счастливый знак, – говорит Тильда.

– Счастье, – насмешливо восклицает Хейни, – счастье! Я иду стрелять из ружья.

Троица движется среди шатров и бараков. Ест горячие сосиски с горчицей, запивая большими бокалами пива. Одежды Тильды посыпаны цветным конфетти. Горбун купил свисток в виде длинного бумажного змея, и свистит долго и протяжно. Сердце Хейни расположено к нему. Он катает свою Тильду на карусели, затем – в золоченой карете.

Хейни целует свою Тильду, как в дни медового месяца. Карета останавливается вместе с окончанием песни. Горбун завершает их путешествие звуком, извлекаемым из бумажного змея.

– Пошли в тир – испытать удачу.

Но Тильда пересчитывает гроши.

– Торопитесь видеть! Торопитесь видеть! За несколько грошей! Чудеса в решете! – орет благим матом зазывала по кличке «вертлявый Рейнгольд», которую получил ее за его любовь к мужчинам. Волосы его окрашены в разные цвета, губы в помаде. Он с большой приязнью хлопает Хейни по спине.