– О чем ты мне рассказываешь, девочка моя? Я хочу точно понять.

– Нет, точно вы понять не сможете, – Иоанна во время закусывает язык. Ведь чуть не сказала, что он не может понять, потому что христианин, как сказала это Фриде, и та страшно обиделась. – Знаете, мы сионисты. Мы не хотим больше жить в Германии. Мы вернемся в Палестину, землю наших праотцев…

– Оставить Германию? – граф берет за руку возбужденную девочку. – Мы еще об этом поговорим, Иоанна. Но идем, покажу тебе, что я для тебя приготовил.

– О, марципаны! Я их очень люблю!

Только сейчас чувствует Иоанна, что желудок ее пуст. Она почти ничего не попробовала из того изобилья лакомств, которые приготовили сестры Румпель. Взволнована была встречей деда с ее товарищами. Теперь ей все, что ей приготовил граф, кажется вкусным.

– Мы идем вернуть книгу на место, в землю, – говорит она, жуя.

– Конечно. Не забыл. Все готово.

– Что готово?

– Я долго беседовал с Коксом, и он мешать нам не будет. Я убедил его, что надо вернуть книгу на место, и он даже обещал помочь.

– И граф Кокс там будет?

– Не знаю, будет ли. Он сейчас со своим сыновьями у реки, наблюдает за горящими лодками.

– Так надо туда поторопиться, – вскакивает Иоанна со стула, – как только закончится это представление, граф Кокс вернется, но я не хочу его видеть.

– Выйдем через калитку во дворе. Из ворот мы не сможем пробиться к старому еврейскому двору.

Рыбачья улица черна от множества людей. Губная гармоника Нанте Дудля замолкла на улице, и только глухие удары барабанов доносятся с реки. Нацисты привезли с собой целый оркестр ударников. Медленно плывут лодки под флагами. На чердаке стоит у окна Триглав, древний бог, и головы его покрыты тяжелой тканью.

Оттокар держит девочку за руку, и оба они прокрадываются через калитку в паутину тихих улочек старого Берлина. На молочном рынке ни одной живой души. Окна закрыты ставнями, и выходы из домов, как темные отверстые пасти. Осторожные шаги Иоанны и графа громко отдаются в безмолвии рынка. Колокола старой церкви начинают вызванивать свои вечерние звоны. Иоанна и Оттокар останавливаются – послушать эти звуки. Рука его лежит на ее плечах. Большой колокол висит над воротами. В прошлом этот ржавый колокол был стражем города, вызванивая ночные часы и время закрытия городских ворот.

Оттокар протягивает руку к колоколу, но тот пуст, безъязык. Старый еврейский двор широк и построен несимметричным квадратом. В середине двора – колодец. Старый ржавый насос не в силах выкачать даже каплю воды. Бледен свет газового фонаря в сравнении с луной. Камни, вымостившие двор, огромны, грубы. На краю двора, прорвавшись сквозь острые камни, растет акация с кривым стволом. Все дома во дворе стары, низки, готовы вот-вот развалиться. Только дом графа Кокса обновлен, и стены его светятся белизной среди остальных обветшавших домов. Несколько телег стоят во дворе. Конюшня распахнута. Время от времени оттуда доносится ржание лошади и замолкает. Еврейский двор пуст и безмолвен. Все его жильцы пошли к реке. Граф Кокс не забыл своего обещания. У дверей его дома, к поручням прислонена лопата. Оттокар берет и ее и протягивает Иоанне книжку. Теперь они пойдут искать место, где она была погребена. Граф Кокс выполнил и второе обещание: обозначил место. Они обращают внимание на старое большое дерево перед самым большим домом во дворе.

– Дом генерала Дорама, – удивленно читает граф. – Если я не ошибаюсь, генерал Дорам жил в шестнадцатом веке. Он был уполномоченным от имени царского двора над всеми судебными инстанциями прусского государства. На стене дома выгравирована эмблема семьи генерала. Даже цвет сохранился. Щит в виде яйца голубого цвета с тремя серебряными звездами и тремя серебряными лунами.

– Он сдавал этот дом евреям, находящимся под его покровительством, – говорит Иоанна, детально изучившая историю старого еврейского двора, – генерал был уполномочен по делам всех евреев Пруссии. Он хотел, чтобы евреи были ему верны. Один из них, находящийся под его покровительством был сборщиком налогов государству среди еврейского населения. Но этот еврейский двор был построен не в шестнадцатом, а в тринадцатом веке.

Граф-скульптор усиленно кивает головой. Евреи пришли сюда через сто лет после того, как Черный Медведь уничтожил села ванадов. Эти евреи – самые древние жители у реки Шпрее, почти, как его праотцы, – улыбается граф девочке, которая не сводит черных своих глаз со старых-престарых еврейских домов.

– Евреи были призваны сюда, – говорит Иоанна, – ими пользовались для торговли и займов под проценты. Церковь запретила христианам давать займы под проценты, и короли возложили это на нас. И когда евреев призвали сюда, то построили для них этот узкий двор на окраине города, и прилепили каждому из них на одежду желтый лоскут.

Отзвук давней глубокой травмы слышится в голосе Иоанны, и последний из потомков Черного Медведя гладит голову девочке.

– Праотцы мои наложили эти рабские указы и не вели себя по законам гостеприимства, – посмеивается граф.

– Но на вас нет вины за это, – быстро добавляет девочка.

– Конечно же, нет, – смеется граф и указывает на большой раскоп в узком проходе, из которого извлечены все камни.

– Здесь и копал граф Кокс. Он убежден, что в доме генерала жили богатые евреи, владевшие сокровищами, – объясняет граф-скульптор девочке.