Шрифт:
И вдруг слышу: далеко за нами скачут кони. А где нам по прямой дороге от коней убежать? Надо прятаться.
Свернули мы с дороги в поле, а укрыться там тоже негде. Ни дерева, ни кустика погуще — прямо зло берет. И вдруг у меня земля из-под ног ушла. Я руками взмахнул, плетенку и Жанну выпустил и покатился вниз.
Яма. И не глубокая. А спрятаться в ней можно. Особенно в темноте. Я шепчу:
— Жаннета, прыгай! Тут не высоко. А она не отвечает.
Я высунулся, вижу — она лежит без движения.
Я плетушку кинул в яму, схватил Жанну под мышки, хочу ее поднять, а она вся холодная, твердая, вытянулась, как доска. Тяжелая, будто каменная.
«Ой,— думаю,— она от страха померла».
Кое-как я ее все-таки перетащил в яму. Не оставлять же ее посреди поля! Еще волки почуют, набегут, сожрут ее. И про англичан тоже говорят, что они едят детей.
Я ее положил на дно ямы, приложил ухо к груди — сердце бьется и будто дыханье тоже есть, только слабое.
Ужас как я испугался. Что мне с ней делать одному в яме среди поля? За водой бежать? Я там все источники на пять часов ходьбы все знал. Так самый ближний — в лесу под старым дубом. Пока я туда и обратно добегу, боюсь ее одну оставить.
Стал я ей растирать руки и ноги. Снял с себя куртку, закатал в нее Жаннету. Своим дыханием согреваю ее. А она лежит прямая и холодная.
А время идет, и уже начало светать. Конского топота не слышно, и в яме тихо, как в могиле.
Вдруг этот петух — вот пострел, сразу видать, французский петух, не какой-нибудь, — этот петух выбрался из плетенки. Одно крыло волочит, прыгнул на Жанну и клюнул ее в ухо. И она открыла глаза.
Она открыла глаза и смотрит на меня. Глаза страшные, белые. У меня мурашки побежали по спине.
Она говорит:
— Дюран, я слышала голоса с неба.
Ох, думаю, помутилась дурочка в уме от страха. Но я слышал, с помешанными нельзя спорить, они от этого делаются бешеные. Я ей ласково отвечаю:
— А что за голоса, Жаннета моя милая?
Она говорит:
— Я слышала голоса святой Маргариты и святой Катерины. Они велели мне быть хорошей девочкой.
— Это хорошо,— говорю я.— Это они хорошо велели. Хорошо быть хорошей девочкой.
Но она не сводит с меня своих страшных глаз и говорит;
— Голоса сказали, если я буду хорошая девочка, я спасу страну от погибели. Кроме меня некому.
Тут я чуть не заорал от страха. Совсем свихнулась. Сейчас кусаться начнет.
Но я сдержался и так тихо, убедительно говорю ей:
— Как же, Жаннета, девочка моя, как это ты спасешь страну, когда все герцоги, и графы, и королевские рыцари не могут ее уберечь?
Она отвечает:
— Я должна ее спасти. Кроме меня, видать, некому.
Тут уж утро настало. Я высунул нос из ямы — смотрю, на большой дороге никого не видно. Надо думать, напрасно мы растревожились и англичане не добрались до Домреми. Однако же наши все в Нефшато. Надо и нам туда идти.
Вылезли мы с Жаннетой из ямы, захватили плетушку, пошли полем. Я на нее искоса поглядываю, а она — будто ничего с ней не случилось. Собирает цветочки, сплела венок, надела на голову. Идет приплясывает. Девчонка как девчонка, все равно что котенок.
После этого случая я лет пять не замечал за ней ничего. А верней сказать, я ее почти и не видел. С Жаном и со вторым братом, с Пьером, я встречался реже, чем в наши детские годы. И хоть бегал каждый вечер в Домреми, но не к ним, а на другой конец деревни. Там жила их двоюродная сестра, девушка, на которой я собирался жениться.
Про Жаннету я краем уха слыхал, будто хотят ее выдать замуж за хорошего парня из Тула. А раз так, значит, все у нее в порядке, излечилась с возрастом от своего безумия.
И вот, сами понимаете, как я удивился, когда однажды под вечер, в начале января, я вдруг нос к носу столкнулся с Жанной неподалеку от их дома.
Она, видно, поджидала меня, потому что в волосах у нее блестели снежинки и все платье запорошило снегом. Когда она увидела меня, то отделилась от плетня, подбежала ко мне и заговорила:
— Дюран, я должна тебе что-то сказать.
Вот уж нашла место и время. Я говорю:
— Как-нибудь в другой раз поговорим, Жаннета. Мне некогда, и на улице холодно.
И уж ступил вперед, уйти от нее, но она схватила меня за руку, остановила и говорит:
— Дюран, я ухожу спасать Францию. Ну, будто меня по голове бревном ударило. Опять, думаю, началось. Я говорю:
— Куда же ты пойдешь, Жаннета? Ведь тебя обещали за парня из Тула.
Она отвечает:
— Меня обещали, а я никому не обещалась. А я должна навек остаться девушкой, и исполнить повеление моих голосов, и отдать мою жизнь на спасение страны.