— О… я хотела сказать… ты выглядишь… то есть не выглядишь на тридцать. Да, так что с ней, бедняжкой, потом случилось?

— Вернулась в семью, насколько мне известно, а потом они переехали. Уехали из Франции. Не думаю, что после того позора муж стал добрее к ней, хотя… возможно все-таки, это стало ему хорошим уроком. Кто знает.

— А ты?

— А что я? Некоторое время страдал — любовь все-таки. Потом молодость взяла свое, постепенно успокоился, забыл. Пережил свою Великую Депрессию, начал учиться в университете. Никогда не думал, что эта история может всплыть, пока не встретил плохого человека с хорошей памятью. Поля этого твоего…

— Везет тебе… Я хочу сказать, у тебя в жизни была такая любовь. Мне кажется, я свою не узнаю, даже если она выскочит из кустов и даст мне по голове. Даже не представляю, как она может выглядеть. О сексе тоже слишком много воображают… Такого напридумали, что…

— Правда?

— Точно.

Лаура в некотором смятении уставилась на пустой бокал. Неужели она выпила все, что в нем было? Неудивительно, что они говорят на такие щекотливые и интимные темы — виски совершенно развязало ей язык, пора завязывать… то есть прекращать эти ночные посиделки!

Однако усталость, помноженная на алкоголь, нервное потрясение этого вечера и умиротворяющая обстановка на кухне привели к тому, что уже через минуту Лаура страстно рассказывала о своем собственном сексуальном опыте.

— Мне было семнадцать лет, когда я решила узнать, что это такое, ну, и все закончилось полным фиаско. После этого ничего серьезного, а два года назад я решила: какого черта! Надо попробовать еще раз! Может, я что-то упустила? Ну и опять ничего не вышло. Ерунда какая-то. Возня мышиная. Ничем она не правит, любовь эта ваша!

— Лори. Ты действительно сокровище. Погоди, не сверкай глазами, я вовсе не смеюсь над тобой. Просто я не знаю ни одного человека, способного говорить так искренне с другим человеком. Это редчайший дар, а также то, что я больше всего ценю в людях.

— Да? О Боже, который час? Все, хватит болтать. Пора ложиться спать, пока я не наделала очередных глупостей.

Ее лицо пылало от смущения, когда она вскочила из-за стола, но Арчи не выпустил ее руки.

— Успокойся, моя сладкая. Ты не делаешь глупостей и вряд ли когда-нибудь их делала. Ты не дурочка, Лаура, ты прелестная, красивая, нежная, добрая и искренняя девушка… Поверь, я в девушках разбираюсь.

— О, Арчи…

— И если какой-то идиот сказал тебе, что ты фригидна, — а я подозреваю, что именно это тебя и беспокоит, — то это проблемы того идиота, а вовсе не твои, поверь мне!

Он нежно отвел прядь рыжих волос, упавших ей на глаза, и Лаура вздрогнула. Прикосновение его пальцев было легким, почти бесплотным, но оно зажгло в ней настоящий пожар, и каждый нерв в ее теле отозвался на это прикосновение, словно трепетная струна арфы.

Темная и пустая комната неожиданно наполнилась странными и чарующими звуками — в общем-то, они были вполне обычны, но сейчас Лаура различала их особенно ясно. Капала вода из крана, шелестели занавески, где-то далеко орал кот, проехала машина… Да еще тикают в холле старинные часы, а в маленьком декоративном прудике в ночном саду запели лягушки.

Дыхание кончилось на последнем выдохе, кровь ударила в барабаны, и серебряный туман подернул легкой дымкой темноту комнаты. Из этого серебряного морока вдруг выплыло лицо Артура, смуглое, красивое лицо насмешливого горца, но сейчас в синих глазах не плясали огоньки смеха. На дне их горел огонь, живой и страшноватый, в его жарких отблесках плавилось сердце, а вслед за ним занималась пламенем и плоть.

Сильные пальцы на удивление легко скользили по гладкой коже Лауры, нетерпеливо терзали шелк черного вечернего платья, и грудь девушки ныла от предвкушения…

Его губы были сладкими, требовательными и нежными, они как будто провоцировали ее, не целовали, а лишь обещали поцелуй. Лаура неожиданно поникла в руках Артура, не в силах пошевелить хоть пальцем, но это не было слабостью. Наоборот, в ее теле закипала горячая, неведомая сила, и через мгновение эта сила буквально швырнула ее вперед, в его объятия.

Сквозь хрупкую и ненадежную преграду шелка прорывался жар тела мужчины, который желал ее, желал так сильно, что она больше не могла совладать с собой и с тихим блаженным стоном обвила руками его шею.

Теперь его поцелуи стали яростнее, откровеннее, и она отвечала на них, краешком сознания успевая удивиться и восхититься собственной смелости, а затем с восторгом сгорая под огнем его страсти.

— Златокудрая моя кармелитка! Я с ума схожу уже целую неделю, я не сплю, я не живу, я все время сдерживаю себя, а это трудно: ведь я равен самому себе по силе. Помнишь тот наш поцелуй, на моем дне рождения? Я знаю, что помнишь… Вот с тех самых пор я хочу тебя, маленькая рыжая ведьма, я так хочу тебя!