— Киш? — Крис припомнил, что слышал это название от Форстера еще в Тоскане.

— Бывший царский город в Месопотамии времен Шумера — как и Урук.

— Недалеко от Вавилона, — покровительственно вставил Брандау. — Чуть ли не в пределах видимости. Их не разделяло и ста километров. Тогда были одни лишь города-государства, каждый город — отдельное царство. То было время образования первых крупных государств, процесса кровавого и насильственного.

Крис наморщил лоб:

— Что общего может быть у человека церкви с шумерскими глиняными табличками и языческими богами Вавилона?

Берлин

Пятница

Крис настороженно ждал ответа священника, но Брандау лишь безмолвно смотрел на профессоршу, предоставляя слово ей.

— Когда нам некто неизвестный сделал через подставных лиц предложение и мы узнали, откуда происходят эти предметы и какая с ними может быть связана история, мы, естественно, провели поиск по нашим архивам. Логично? — Глаза Рамоны Зельнер сверкали, как будто она отчитывала своего студента.

— В одном своем отчете Обществу востоковедов Колдевей действительно сообщал об убийстве двух участников раскопок. Он квалифицировал этот случай как акт личной мести в разборках между разными племенами. — Она некоторое время раздумывала. — Помимо того, в те времена частенько нападали бедуины.

— Значит, вы считаете, история Форстера о том, как были похищены эти произведения искусства, правдива?

Пока Рамона Зельнер взвешивала свой ответ, Крис воспользовался паузой, чтобы снова пробежаться взглядом по посетителям, но никто из них интереса к ним не проявлял.

— Рассказывал ли он вам о том, что произошло в конце двадцатых годов? — спросила она.

Крис отрицательно покачал головой.

— Эти предметы были нам предложены уже тогда.

Криса это не удивило. Вор и убийца, естественно, хотел получить свои деньги.

— Вы знаете, что Общество востоковедов и весь Музей Передней Азии существуют благодаря одному-единственному человеку, которому берлинские музеи обязаны и многими другими своими экспонатами? Вы когда-нибудь слышали о Джеймсе Саймоне?

— Нет.

— Как, впрочем, и почти весь Берлин. Спросите сегодня, кто знает имя этого человека, — Зельнер негодующе тряхнула головой. — Даже улицу какую-нибудь не назвали его именем.

— И кто он был?

— Джеймс Саймон происходил из предпринимательской семьи с корнями в Мекленбурге. Эта семья сделала состояние на торговле сукном. Его тайной страстью было искусство, причем во многих направлениях. Он собирал коллекции и помогал вести археологические раскопки.

— Вы должны рассказать мне об этом больше. У меня нет ни малейшего представления, — смущенно пробормотал Крис.

— Англичане и французы десятилетиями рылись в песках пустыни — в Египте и Месопотамии. Германия тоже хотела участвовать в этом, но не находилось человека, который бы по-настоящему организовал это и к тому же собрал необходимые средства. Потом это взял в свои руки Саймон. Он основал Немецкое общество востоковедов и при помощи своих связей и своих денег позаботился о том, чтобы Германия тоже могла вести раскопки на Ближнем Востоке. Это он финансировал самые разные археологические экспедиции и добывал разрешение на ведение раскопок. Он же и завещал музеям находки, равно как и многие другие произведения искусства. Если бы этого человека не было, нынешние берлинские музеи были бы далеко не такими, какие они есть.

— That’s life, — пролепетал Крис. — И как в это дело вклинился Форстер?

— В конце двадцатых годов некий человек обратился к Саймону и предложил ему купить как раз те таблички, которыми теперь располагаете вы. За деньги. За большие деньги. Таким же способом — через подставных лиц, не объявляясь.

— И почему тогда это не состоялось?

— Мы не знаем точно. Во всяком случае, контакт был не с Саймоном, а с другим представителем Общества. Таким положение дел предстает из фрагментов сообщений, которые мы нашли. Может, Саймон не имел в наличии необходимую сумму и не смог ее достать. Первая мировая война и послевоенное время разорили его, как и многих других. Он уже не был богатым меценатом. Все кончилось. Кроме того, он был очень болен. Но для нашей сделки это и неважно. Главное то, что контакт был, и человек, который выходил на контакт, подключил затем церковь.

Крис порылся в своих воспоминаниях. Об этом Форстер не обмолвился ни словом. Ни в тот вечер в Тоскане, ни на пашне у дороги.

— Мы, конечно, хотели восстановить тот след. Нам было известно, что тогда все данные пошли в нунциатуру. Вскоре после этого тогдашний нунций отправился в Рим. Мы пытались узнать об этом больше — после того, как Форстер впервые вышел на нас. Это произошло добрых полгода назад. Теперь вы знаете задачу Брандау в этой сделке, как вы ее называете. Он активно сотрудничает с Обществом востоковедов, он сотрудник епископата и наводил справки в Риме после того, как была восстановлена цепочка тогдашних событий.