Обо всем этом Верка, которой еще не было четырнадцати лет, знала из рассказов родителей и старшей сестры, а Андрейка все удивлялся, почему он никогда не встречал ее в Москве, хотя, бывало, забредал к гончарам с дружками.

«Не иначе, махонькая ты была, потому не приметил!» – смеялся отрок. «И не такая уж маленькая, мне десятый годок пошел, когда из Москвы уезжали!» – возражала девчонка. «А почему уехали?» – «Как тятя с Куликова поля не вернулся, так и отъехали, потому что кормиться стало нечем. Подались в Радонеж к бабке, матушкиной матушке».

Веркина бабка была вдовой уже много лет, дочери и сын разбрелись кто куда, жила она одна и кормилась тем, что пекла для продажи пирожки с требухой, капустой и лесной ягодой. Мать сестер быстро приловчилась к ремеслу. И они с Параськой подручничать стали, так и жили. Господь милостив, с голоду не померли.

– Когда же позапрошлый год татары набежали, едва схорониться в лесу успели, – рассказывала Верка. – А бабка там в лесу и померла, – пригорюнилась девушка.

Отрок успокаивал ее:

– Добро, что только бабка, царствие ей небесное, она свое пожила, а вы бы беспременно пропали, ежели б из Москвы не уехали. Как мои! – поскучнел и он.

– Не горюнься, Андреечка, ласковый мой, – в свою очередь стала утешать его девушка. – Ничего уж не поделаешь. – И чтобы отвлечь, спросила: – А ты и вправду, как сказывал, безличь ордынцев стрелами своими сразил?

– Ну, не безличь, а душ шесть сгубил или поранил.

– Ой, какой же ты у меня молодец! – обняла его Верка и чмокнула в щеку. – А сей шрам у тебя откуда? – поинтересовалась она, хотя давно уже его приметила, но все спросить робела.

– От стрелы татарской.

– Дюже больно было? – сочувственно спросила девчушка.

– Ерунда! – небрежно махнул рукой отрок.

– А ты намалевать меня можешь? – вдруг перевела она разговор.

– Могу! Я уже скоро образа Господни и святых писать буду! – похвалился Андрейка.

– Нарисуй меня.

– Как холст достану, так и нарисую.

– Спаси тебя Бог, Андреечка! Хорошо, что мы с тобой встретились. Только… – Лицо ее снова омрачилось.

– Что?

– Только вот матушка последний час все гневается на нас с Параськой, укоряет. Непутевые вы, говорит, с монахами путаетесь. А это, чай, грех великий? Правда?

– А почему гневается, ведь не монахи мы, постриг еще не приняли.

– А ей все равно. Коли в рясах ходите, значит, монахи. Сердится: «Божьим людям, говорит, грех даже думать о плотских утехах, а они к девкам повадились! Вот принесете дитятей в подоле, с дому выгоню», – покраснев, опустила голову девушка.

– За Даньку я не ответчик, а тебе опасаться нечего, потому как любовь между нами не плотская, а духовная.

– Знаю я, родненький мой, знаю. Я тебя люблю, Андрейка, хоть монах ты, хоть нет. А может, все ж монах? – озорно улыбаясь, спросила она.

– Да нет же, сказано тебе! – уже начал сердиться парень.

– Ну, не монах, не монах…

– А матушка твоя, хоть грозится, а добрая. Не только нас пока не гонит, но и пирогами потчует.

– Жалеет вас, ведает, какой там у вас корм в обители. Но не только из–за этого. Как ты объявился, да стал про всякую быль–небыль рассказывать, подобрела она, потому страсть как сие любит. А ранее, только Данилку увидит, с ухватом на него кидалась. А ты ж у меня разумненький, все знаешь…

Вера была девкой смышленой, любознательной, порой заставляла Андрейку повторять все интересное, что тот в книгах вычитал. Они с матерью слушали отрока, ловя каждое слово, особенно когда он рассказывал о божественном, связанном с Иисусом Христом, апостолами и праведниками. Параську, правда, это не очень–то интересовало, но, боясь разгневать матушку, она сидела чинно, подперев голову рукой, изредка лишь незаметно перемигиваясь с Данилкой.

Андрейка сдержал свое обещание и нарисовал девчушку на холсте, взятом по дозволению отца Исакия в мастерской. Сделал он это углем, но так схоже, что Верка от радости вовсе голову потеряла и, несмотря на обещание хранить это втайне, расхвасталась перед подружками.

Как–то под вечер, когда, пробираясь знакомой тропкой через лес, Андрейка и Данилка уже подходили к Радонежу, их обступили несколько местных парней. Они стали угрожать инокам, что изобьют, а то и убьют, ежели те от радонежских девок не отстанут. Андрейка уже готов был броситься в драку, но его удержал Данилка. А молодухам обещал, что в Радонеж больше ходить не будут. Но, разыскав окольную, потайнее, тропку, все же продолжали свое, теперь всячески хоронясь от задир.