Шрифт:
Константину Крылову — здесь же — возражает Дмитрий Ольшанский: «В России живет Солженицын. Человек старых правил, он самим своим существованием доказывает, что пока что (хоть, может, и ненадолго) та, старая наша Родина, богами и героями которой увлекаются по всему миру, есть еще на свете. <…> Александр Исаевич прежде всего грандиозный стилист, увлекательнейший писатель — а уж только потом начинаются согласия и несогласия с общественной его ролью. „Архипелаг“ и „Теленок“ — книги бесконечно занимательные, написанные так, что невозможно оторваться. <…> Главное сейчас: пусть он проживет как можно дольше».
Сергей Кузнецов. Нон-фикшн. — «Русский Журнал», 2003, 11 июня <http://www.russ.ru/krug>
«Марио Пьюзо знал мафию, а Гришем знает про юриспруденцию — и то, как мы воспримем роман [Юлии] Латыниной [„Промзона“], прежде всего зависит от того, верим ли мы в ее знание механизмов российской экономики. <…> Появись в романе „Промзона“ идеалист, радеющий о благе отечества или о спасении души, это было бы изменой выбранному жанру: люди, как я уже сказал, репрезентируют экономические структуры, а экономической структуры, соответствующей душе, не существует (в принципе кто-то мог бы позащищать интересы отечества, но, видимо, существование таких людей в промышленно-политических кругах невозможно). По этой же причине в „Промзоне“ невозможно появление рабочих — про них можно сказать, что они не получают зарплаты по полгода и потом разбивают палаточные городки, но на этом их участие в экономической жизни страны, увы, оканчивается. Жаловаться на то, что нигде не сказано, что именно они производят то, что продают герои романа, так же странно, как жаловаться на то, что в „Крестном отце“ не изображены простые труженики США, которых грабят мафия и монополии. В конце концов, читатель Латыниной читает про экономику России, а читатель Марио Пьюзо — про мафию в США. По большому счету это нон-фикшн, замаскированная под роман. <…> Говоря о массовой беллетристике, сейчас в России всего нужней романы, из которых люди узнали бы про страну, где они живут, — а про чувства и эмоции они сами додумают».
См. также: Дмитрий Быков, «Быков-quickly: взгляд-54» — «Русский Журнал», 2 июня <http://www.russ.ru/ist_sovr>
Анна Кузнецова. Добрый писатель. — «Русский Журнал», 2003, 26 мая <http://www.russ.ru/krug>
Геласимов.
Анна Кузнецова. На бесстыдную нахальчивость. — «Русский Журнал», 2003, 9 июня <http://www.russ.ru/krug>
«<…> первая ложь (? — А. В.) — уже в аннотации к книге „Книжный шкаф Кирилла Кобрина“ (М., 2002): рецензии, помещенные здесь, печатались в „Новом мире“ с 2000-го, а не с 1999 года. А с первых же собственных слов автора ощущение тотальной дезинформации в жанре грубого стёба нарастает до свиста в ушах (курсив мой. — А. В.)…»
И эти люди запрещают нам ковырять в носу…
Валентин Курбатов (Псков). Виктор Астафьев: завещание. — «Литературная газета», 2003, № 23–24, 11–17 июня.
«Оно было напечатано в сборнике „Прощание“, посвященном уходу Виктора Петровича. На авантитуле сверху слева меленько стоял „адрес“: „От Виктора Петровича Астафьева. Жене. Детям. Внукам. Прочесть после моей смерти“. А посредине страницы и сама эта страшная, невозможная, грозная и мучительная
Эпитафия.
Я пришел в мир добрый,
родной и любил его безмерно.
Ухожу из мира чужого,
злобного, порочного.
Мне нечего сказать вам
на прощанье.
Виктор Астафьев».См. также: Владимир Тыцких, «Виктор Петрович» — «Дальний Восток», Хабаровск, 2003, № 1, январь — февраль.
См. также: Дмитрий Шеваров, «У Астафьева» — «Новый мир», 2003, № 8.
Сергей Кучеренко. Властелин уссурийских дебрей. Записки ученого-охотоведа. — «Дальний Восток». Главный редактор Вячеслав Сукачев. Хабаровск, 2003, № 3, май — июнь.
Тигры.
«Любовь сильнее литературы». Беседу вела Татьяна Восковская. — «Консерватор», 2003, № 18, 30 мая.
«В России глупость стала уже неким национальным брендом», — считает Владимир Сорокин.
Александр Люсый. Российский мюзикл-строй. — «ПОЛИТ.РУ», 2003, 6 июня <http://www.polit.ru>
«Вот они, два культуротворческих полюса-новостройки современной России. Сияние гигантского билборда „Chicago“ над Театром эстрады стало не меньшим символом нашего времени, чем возвышающийся напротив, через Москву-реку храм Христа Спасителя. С известной долей условности эта оппозиция воспроизводит архетипическую дихотомию тела и духа. Ведь удовольствие от музыки специалисты связывают не с рациональной сферой сознания, как и не с сознанием вообще, или сферой духа, а с телом. Музыка возникает из телесных вибраций и воспринимается прежде всего телом. Это при том, что и символ новейшей русской духовности имеет свои очень острые материальные проблемы. Этот возведенный методами постперестроечно-постсоциалистической ударной стройки храм — что-то вроде БАМа на небесах и по грандиозности своих идео-строительных масштабов, и по бюджетной обременительности его дальнейшей эксплуатации».
Давид Маркиш. Убить Марко Поло. Рассказы. — «Октябрь», 2003, № 5.
«— А то и случилось, — отпихнув внучку и с опаской выглянув наружу, сказал дедушка, — что конец света наступил. Дожили. Вон, черт на дерево залез» («Конец света»).
См. также: Давид Маркиш, «Стать Лютовым. Вольные фантазии из жизни писателя Исаака Бабеля» — «Октябрь», 2001, № 1, 2.
Новелла Матвеева. Над омутом лозы. — «Литературная газета», 2003, № 23–24, 11–17 июня.
Автобиографическая проза.
«Неизвестный Пушкин». Беседу вела Ольга Рычкова. — «Труд», 2003, № 103, 6 июня <http://www.trud.ru>
Говорит Валентин Непомнящий: «<…> тамошние [петербургские] пушкинисты сосредоточены в основном на изучении „материальной“ стороны своего предмета — конкретных фактов творчества и биографии (без чего, конечно, наука о Пушкине немыслима). Москвичи, занимаясь этим, больше обобщают и философствуют».
Мирослав Немиров. Все о поэзии-139. Маяковский, Владимир. — «Русский Журнал», 2003, 6 июня <http://www.russ.ru/netcult>
«Вообще, ЛЕФ, конечно, важное явление в истории мирового авангарда. И конечно, гораздо более важное, чем сам Маяковский. Главная ударная сила ЛЕФа была, конечно, Маяковский, — точней сказать, фронтмен (к тому же именно под него давали деньги), — но главное-то в ЛЕФе, за что мы его теперь ценим, был вовсе как раз не Маяковский с его, в сущности, все тем же романтизмом, а гораздо более радикальные вещи — проповедь производственного искусства, проповедь искусства факта, искания в области дизайна, Родченко, Эль Лисицкий эт сетера».