Вскоре, однако, случилось событие, которое показало, как непрочно человеческое величие и как необходимо людям иметь себе защитницу в лице церкви. Евтропий своими интригами и дерзкими выходками навлек на себя немилость императора, и положение его поколебалось. А когда он, забывшись до крайности, оскорбил даже императрицу Евдоксию, которая со слезами на глазах и с своими плачущими малютками на руках явилась к императору, прося у него защиты от оскорблений дерзкого царедворца, то судьба его была решена: он был лишен всех своих должностей, и ему угрожала смертная казнь.

Дотоле всевластный царедворец, Евтропий теперь оказался самым жалким и беспомощным человеком. Во всем мире не было у него человека, который бы протянул ему руку помощи и пожалел бы о нем.

Напротив, все радовались падению надменного евнуха, и весть о его падении быстро разнеслась по городу. Пользуясь его беспомощностью, многие готовы были даже до совершения законного правосудия отомстить ему за все причиненные им неправды и насилия, и он был в отчаянном положении. Тогда, подавив в себе гордость, Евтропий обратился к единственной своей защите — св. Церкви и, вопреки состоявшейся по его же настоянию отмены права убежища, искал себе спасения у престола Божия, и он не ошибся. Там встретил его великий святитель, еще так недавно огорченный этим самым Евтропием, и дал ему убежище, из которого не могла его взять никакая сила.

Императрица, пылая мщением, приказала немедленно взять оскорбившего ее евнуха и подвергнуть его заслуженной каре; но когда посланные явились в церковь с целью исполнить это повеление, то, несмотря на их требование, как и на крики разъяренной толпы, требовавшей также головы ненавистного всем Евтропия, святой Иоанн бесстрашно и с сознанием своей власти отказал в исполнении этого требования.

«Вы убьете Евтропия, — произнес он в ответ на крики и требования воинов и толпы, — не раньше, как умертвив меня». Затем он сам отправился к императору и там исходатайствовал помилование злополучному гордецу, судьба которого представляла поразительное доказательство шаткости человеческого величия и грозности правосудия Божия. Все это происходило ночью, и наутро св. Иоанн Златоуст, спасши несчастного царедворца от угрожавшей ему смерти, произнес перед многочисленным народом знаменитую проповедь «на Евтропия евнуха» [29] , в которой огненными красками изображалась вся суетность человеческая. Евтропий был сослан, и хотя впоследствии он подвергнут был казни, но в самый момент своего падения он был спасен от кары закона и ярости народа именно всепрощающим великодушием Златоуста.

Это необычайное событие во всем блеске показало ту духовную властность, которою обладал великий святитель константинопольский. Слава его имени и пастырской ревности далеко распространилась за пределы его епархии, и многие стали обращаться к нему за духовною помощью даже из других епархий. Вследствие постоянных смут церковная жизнь во многих епархиях, особенно в Малой Азии, подверглась крайнему расстройству. Во главе церквей стояли большей частью недостойные пастыри, и кафедры занимались лицами, которые добивались их подкупом, — очевидно, для далеко не пастырских целей. Когда жалобы на эти вопиющие злоупотребления достигли Иоанна, то он, благоустроив дела в своей собственной церкви, порешил оборудовать и соседние церкви. С этой целью он в 401 году сам отправился в Малую Азию и, убедившись на месте в крайнем расстройстве церковных дел, принял строгие меры, и несколько епископов, уличенных в явной симонии и недостоинстве, были низложены. В течение трех месяцев святитель занимался благоустроением малоазийских церквей и, только достигнув желанных плодов, возвратился в свою столицу, где уже давно ожидал его преданный народ, жаждавший назиданий и поучений от своего златословесного учителя.

Между тем за время его отсутствия и в самой столице произошли неутешительные события. Пользуясь отсутствием архиепископа, ариане подняли голову, дерзость их была тем сильнее, что во главе их стал известный готский полководец Гайна. Чувствуя, насколько империя зависела от его воинской доблести, он стал предъявлять императору крайне неумеренные требования и между прочим потребовал, чтобы арианам отдана была во владение одна из церквей в самой столице. Император, зная неукротимый нрав варвара, опасался отказать ему, но его выручил из затруднения святой Иоанн, который смело выступил против заносчивого гота, убедил его в несправедливости его требования и настолько повлиял на него своими доводами, что он на время отказался от своего намерения.

Вскоре, однако, его вероломная натура не выдержала, и он, восставши против императорской власти, начал производить грабежи и опустошения, угрожая и самому Константинополю. Царь пал духом и не знал, что делать. Из его царедворцев никто не осмеливался отправиться к Гайне для переговоров и увещаний. Тогда опять выступил Златоуст и, пренебрегая всякою личною опасностью, безбоязненно отправился в лагерь мятежника. Все опасались за жизнь святителя, но духовная сила оказалась могущественнее военной. Узнав в лице царского посланника знаменитого константинопольского архиепископа,

Гайна смирился и даже оказал ему необычные почести. Вскоре Гайна закончил свою мятежную жизнь, и империя избавилась от одного из опаснейших своих врагов.

Но, ревностно повсюду выступая за правду и поборая зло, святитель Иоанн тем самым подготовлял себе множество скорбей, которые, по непреложному слову Христа Спасителя, составляют неизбежную земную награду всем Его истинным ученикам и последователям. Как и естественно было ожидать, его строгие мероприятия по искоренению церковных и нравственно-общественных нестроений и зол должны были вызвать раздражение и вражду против него со стороны тех, которых особенно коснулись эти мероприятия. И прежде всего недовольны были, конечно, те епископы, которые, как незаконно занимавшие свои кафедры, были лишены их. С крайним озлоблением, к какому только способны люди, уличенные в неправде и злоупотреблениях, они начали вести враждебную агитацию против константинопольского архиепископа, обвиняя его в незаконном вторжении в чужие епархии и в разных жестокостях. К ним пристали и другие епископы, которые просто завидовали Златоусту и его огромному влиянию на народ. Один из них, Севериан гавальский, злоупотребив доверием Златоуста, который во время своего отсутствия в столице по делу малоазийских церквей даже поручил ему временное управление своей церкви, старался играть в столице роль второго Златоуста, произнося напыщенные и искусственно сплетенные речи, которые, конечно, походили на беседы святого Иоанна не более, чем кимвал бряцающий на живое и разумное слово, но, однако, нравились многим потому, что в них искусно избегались всякие намеки на грехи и злоупотребления сильных мира сего. Севериан при помощи своих друзей сумел даже проникнуть ко двору и нашел благоволение у императрицы, которой более нравились сладкольстивые речи этого епископа, чем обличения Златоуста. По своем возвращении в столицу св. Иоанн сразу понял всю низость и коварство этого епископа и хотел удалить его из столицы, но Евдоксия упросила его не делать этого, и, таким образом, у самого престола остался один из самых опасных врагов великого святителя. Не нравился Иоанн и другим епископам главным образом потому, что он, вопреки установившемуся обычаю, не развлекал их во время пребывания в столице роскошными обедами, а, всецело занятый важными делами церковно-религиозного благоустроения, встречал их просто и, как казалось им, сухо и надменно. Один из епископов, а именно Акакий верейский, был так недоволен таким приемом, что прямо пригрозил святителю мщением.

Если недовольны были епископы, то тем менее могло быть довольно столичное духовенство. Привыкнув при прежнем архиепископе к полной нестесненности в жизни, оно стало решительно негодовать, когда св. Иоанн, сам прошедший все степени священно-церковного служения и имевший самое высокое понятие об обязанностях пастырей, стал напоминать ему о долге служения и искоренять среди него разные нестроения и злоупотребления — вроде позорного обычая сожительства с девственницами. Недовольство среди духовенства перешло в полное негодование, когда преданный Златоусту архидиакон, прямодушный, но не сдержанный в своих выражениях, Серапион, зная столичное духовенство и видя его противодействие святителю, на одном церковном собрании сказал ему: «Не сможешь, владыка, исправить их, если всех не погонишь одним жезлом».