– Тогда, выходит, под это дело можно сделать допечатку старых изданий, и они хорошо разойдутся, – подхватила Оксана.

За два года, проведенные рядом с Кириллом Есиповым да под руководством изобретательного Вадима, она стала неплохо разбираться в издательских делах. И понимала, что если делать допечатку тиража, не меняя старых выходных данных, то это принесет прибыль, которая укрывается от налогообложения.

– Если ты мою идею одобряешь… Одобряешь? – спросил Вадим.

– Еще бы!

– Тогда вот тебе задание на ближайшее время. Анкету для социологического опроса уже сделали?

– Что ты, Кирилл этих жлобов только в субботу уговорил.

– Но уговорил-таки?

– Вадик, Кирилл – хозяин жизни. Даже если он знает, что не прав, он все равно добьется, чтобы было как он сказал. Куда они денутся!

– Вот и славно. Постарайся вложить в голову своему Есипову, что из опроса нужно выжать все, что можно. В том числе нужно постараться получить информацию о том, где размещать рекламу, чтобы она наверняка дошла до основного круга ваших читателей. Вникла?

– Я поняла, Вадик. Я подумаю, как лучше это сделать.

– Подумай, дорогая, подумай. Нам с тобой нужно еще много работать, чтобы через три года мы с тобой стали достаточно богатыми.

– Как еще долго! – вздохнула Оксана.

– Тому, кто умеет ждать, достается все, – усмехнулся Вадим. – Вспомни, когда все начиналось, мы с тобой говорили о пяти годах. Два из них уже прошло, осталось только три. Не так уж много, если вдуматься. Зато через три года ты сможешь спокойно бросить работу манекенщицы и заняться собой. Завести мужа, рожать детей в любом количестве и есть сладкое, не думая о фигуре. Через три года у тебя будет столько денег, что никакая работа не будет нужна. Ты даже мужа сможешь выбрать по любви, а не по кошельку. Это и есть высшая свобода – свобода выбора. Ради такого и потерпеть можно.

– А ты? – вдруг спросила она.

– Что – я?

– Что ты будешь делать со своей свободой?

– Посмотрим, – усмехнулся Вадим. – Главное – я уйду со службы. С государственной службы, которая держит меня впроголодь и которая сожрала лучшие годы моей жизни. Я этой службе отдал без малого двадцать лет. Еще немножко отдам – и все, хватит. Потом я уже буду только брать. Я думаю, это будет справедливо.

Закрыв за ним дверь, Оксана приняла душ и с отвращением взялась за завтрак. Она любила вкусно поесть, и необходимость соблюдать диету постоянно раздражала. Овсяные хлопья и морковь – для кожи, укроп и петрушка – против отеков, помидоры и огурцы – потому что в них мало калорий. А ей хотелось жареного мяса с картошкой и квашеной капустой и знаменитого маминого украинского борща, наваристого и обжигающего, с перцем и плавающими на поверхности кусочками сала. И еще торт, бисквитно-кремовый. Кто-то когда-то сказал Оксане, что у нее плебейский вкус, мол, если и любить торты, то типа «Полета» – безе с орехами. Но она не любила безе, она хотела простой квадратный торт из своего обыкновенного советского детства, торт, в котором на толстом желтом бисквите лежали жирные разноцветные розочки из масляного крема. Может, конечно, это и плебейство, но Оксана любила вспоминать свое детство, которое было у нее очень счастливым и добрым, наполненным лаской и родительским теплом, и все, что было с этими годами связано, было ей дорого, даже если это и не очень аристократично. Ну и пусть. Прав Вадим, надо заработать побольше денег и жить так, как хочется, а не ломать себя каждый день и каждый час изнурительными диетами, каторжной работой и близостью с нелюбимым, хотя и симпатичным мужчиной.

«Не вздумай изменять своему Есипову, – неоднократно предупреждал ее Вадим. – Потерпи. Если он тебя поймает с другим мужиком, вся наша затея полетит псу под хвост. Я-то найду, кого ему подставить, если он тебя выгонит, а вот ты останешься без навара».

И Оксана терпела, потому что почти сразу же усвоила: Вадим всегда прав. Как клиент в магазине. Если что не так – она не получит денег. А со временем, когда идеи, подсказанные Вадимом и донесенные в той или иной форме до Кирилла, давали результат, она убеждалась в его правоте еще сильнее.

«А как ты будешь отбирать у них деньги?» – иногда спрашивала она.

Но ответ обычно бывал туманным и расплывчатым. И только один раз Вадим сказал хоть что-то определенное.

«Я хочу, чтобы они стали богатыми. Но за счет незаконной прибыли. И когда они станут крупнейшим и самым мощным издательством, когда доходы их станут поистине фантастическими, я потребую участия в прибылях. Они не смогут отказаться, потому что на каждый их незаконный рубль у меня есть документы. И с этими документами все руководители «Шерхана» пойдут по миру, если не захотят делиться».

«А вдруг они перестанут делать левые тиражи? Чем ты тогда будешь припирать их к стенке?»

«Во-первых, не перестанут. Вор не может остановиться. Это как болезнь. Деньги развращают, к ним привыкаешь, как к наркотику, и со временем требуется все больше и больше».

«А во-вторых?»

Вадим усмехнулся и тихонько щелкнул Оксану по носу.

«А про во-вторых тебе знать не обязательно. Спать плохо будешь».

Она тогда не «зависла» над этими словами, но запомнила.

От фамилий рябило в глазах. Это был один из тех моментов, когда Настя проклинала себя за неудачно выдвинутую версию, но уже не могла остановиться, не доведя дела до конца. Чем дольше она сидела, склонившись над огромной таблицей, тем больше убеждалась, что этот путь поиска вора-кинолюбителя бесперспективен. Но бросить начатое на полдороге было не в ее характере.

В кабинете уже не продохнуть от сигаретного дыма, а от бесчисленных чашек кофе на языке появился стойкий горьковатый привкус, но она все равно сидела, вперив усталые и воспаленные глаза в расстеленную на столе безразмерную таблицу, снова и снова вычитывая фамилии тех, кто брал кассеты в «дешевых» пунктах проката. Иногда ей казалось, что она увидела, даже скорее почувствовала, нечто неуловимое, какую-то закономерность, но, как только пыталась сосредоточиться на этом, ощущение исчезало. Ни одна фамилия не повторялась во всех четырнадцати столбцах. И даже не было такой фамилии, которая повторилась хотя бы десять раз. Если ее предположение все-таки верно и вор действительно до кражи брал все четырнадцать фильмов напрокат, то теперь совершенно очевидно, что свою настоящую фамилию он не называл. И если бы у Насти Каменской была твердая уверенность, что этот человек наверняка прячется за множеством вписанных в таблицу фамилий, она бы сделала невозможное, но вычислила его. Пусть на это ушло бы много времени, но она бы это сделала. Однако беда вся в том, что уверенности такой у Насти не было, и это расхолаживало, мешало работать и коварно нашептывало: «Брось, ты ошиблась, твоя версия неправильна. Выброси таблицу, порви ее на мелкие клочки и ищи другие пути».