— Почему?

— У них таких, как ты, десятки за день проворачиваются, они отшивать посетителей ловко научились.

— Ты же тут работаешь, проведи, — оживился Григорий Скляров.

— Меня знакомая пригласила, я сам тут впервые за шесть лет, такой же чужой человек, как и ты.

— Но свою знакомую найти сможешь?

— Пошли, Григорий, я не один, — Дорогин взглядом указал на сидевшую у стекла Тамару Соло дкину.

— Красивая. Я помню, как ты мне про свою жену рассказывал, но она мне другой представлялась.

Сергей прикусил губу и подумал: «Многое нас разделило, ой многое! И боюсь, вряд ли мы сумеем понять друг друга.»

— Пошли, женщина ждет, неудобно. По дороге мне все расскажешь. Тамара, — представил Сергей, — а это Григорий Скляров. Я тебе о нем никогда не рассказывал, лесником на границе Беларуси с Латвией работает.

— Я уже не лесник, я егерь, — с гордостью сказал Скляров.

— Мы фильм снимали про войну, так Григорий нам сильно помог. Такие места нашел, такие болота, вековой лес, озера, речки. Я диву давался, думал, таких мест на земле уже и не осталось.

— У вас, по–моему, проблемы? — Тамара почувствовала не то чтобы неприязнь, но какую-то легкую враждебность по отношению к Склярову. Ее неприятно поразило то, как Дорогин с готовностью бросился к нему.

«Знал-то он его, наверное, немного, от силы месяц, полтора. Они на границе с Латвией фильм снимали… А рассыпается перед ним, словно лучший друг. Я-то понимаю, чего это Скляров за него уцепился, дело у него какое-то есть, он и черта готов за хвост ухватить, лишь бы помог. Сергей слишком добрый, каждому готов пособить.»

— Я тебя с трудом узнал, — признался Дорогин. — Раньше ты вроде брюнетом был?

— И теперь меня блондином с трудом назвать можно, — рассмеялся Скляров, — так, перья какие-то, а не волосы остались. Иногда боюсь после бани полотенцем голову вытирать, думаю, раз — и весь этот пух сотрется.

— Но мужик ты по–прежнему крепкий.

И тут Григорий Скляров заметно помрачнел.

— Беда у меня, Сергей.

— Что такое?

— Нет, не надо тебе знать. Зачем? Каждый должен свою беду сам осилить.

— Я слышал, ты сержанту милиции рассказывал…

Скляров немного зло посмотрел на Дорогина, пытаясь прикинуть, что именно тот мог услышать.

— Не надо, Дорогин, тебе этим голову забивать, зря я тебя, наверное, встретил.

И тут отношение Тамары Солодкиной к Склярову изменилось. Она почувствовала, насколько искренне тот не хочет загружать Дорогина и ее своими проблемами, именно поэтому и захотелось помочь ему.

— Погодите, Григорий, — она даже положила ладонь ему на руку и почувствовала, насколько загрубевшая у Склярова кожа, — не торопитесь, может, мы сможем чем-нибудь помочь.

— Нет, — мотнул головой Григорий, — я лучше времени терять не стану. Мне бы только на ту сторону пробраться, — он с тоской в глазах смотрел на арку металлоискателя, — а там я уж сумею уговорить.

— Ничего не получится, тебя туда не пустят.

— Почему?

— Они сумасшедших не пускают, а ты выглядишь как сумасшедший.

— Что у вас случилось?

Григорий упрямо молчал, понурив голову, а затем отчаянно махнул рукой и, избегая глядеть Тамаре и Сергею в глаза, заговорил:

— Ты же знаешь меня, я бы никогда сюда не поперся, если бы не прижало.

— Конечно, знаю.

— Внучке моей плохо.

Когда Скляров сказал о внучке, Дорогин даже вздрогнул, впервые реально ощутив свой возраст: «У моих знакомых уже внуки!».

— Операция ей нужна, а у нас в Беларуси и у вас в России таких не делают. Я уже повсюду ее возил. Если операцию не сделать, то два года, максимум, девчушка протянет.

— Может, не все так плохо? Иногда диагноз неправильно поставят…

– Только в Германии такую операцию могут сделать. Я в министерстве был, нас на очередь записали. Говорят, если все нормально будет, через четыре года очередь подойдет, — Скляров тяжело вздохнул.

— Сколько операция стоит? — Дорогин заставил Григория посмотреть себе в глаза.

— Дорого, очень дорого, — вздохнул егерь.

— Сколько?

— Тридцать тысяч, и не немецких марок, а долларов. Я хотел на «Новости» прорваться, чтобы они передали… — Скляров принялся рыться в карманах и достал завернутые в чистую белую бумагу фотографии и какие-то документы с подписями, печатями. — Вот она, внучка моя, — дрожащей рукой Скляров взял фотографию пятилетней девочки и протянул ее Тамаре. В глазах его при этом блеснули слезы.