Я прибавил шаг, свернул за угол ближайшего дома и вжался в стену. Даже если это не убийца, а случайный прохожий, пусть лучше пройдет мимо. Но он не прошел. Он тоже остановился и стал ждать, когда я выйду из укрытия. Я стоял неподвижно, как окаменел, и в этот момент вдруг понял, что не хочу умирать. Еще несколько минут назад я относился к своей скорой и неминуемой смерти вполне, как мне казалось, равнодушно, решив раз и навсегда, что если Вика так хочет – так тому и быть. Я не борец, я никогда никому ничего не доказывал, никогда не добивался чего бы то ни было в обход других, не отстаивал свое мнение. И известие о наемном убийце, которому моя жена заказала меня убить, принял с горечью и обидой, но ни на секунду мне и в голову не приходила мысль попытаться изменить ход событий. От наемника все равно не убежишь, он хитрее, сильнее и опытнее. Так было несколько минут назад… А сейчас я стоял, стараясь не дышать, и думал только о том, что не хочу умирать. Не хочу, не хочу! Мне страшно. Я хочу жить. Все равно как, все равно где и с кем, пусть в нищете и болезнях, но жить!

Я почувствовал его приближение. Не услышал, а именно почувствовал. Он двигался очень осторожно, по миллиметру сокращая расстояние между нами, не производя ни единого шороха, будто шел не по грязной весенней земле, а по воздуху. Но я все равно почувствовал. И точно знал, что убийца находится в полуметре от меня. Именно полметра было от того места, где я стоял, до угла дома, и именно эти полметра нас и разделяли. Мне казалось, что я даже вижу край его одежды.

И я сорвался. Нервы не выдержали, отчаянное желание жить захлестнуло меня, и, мощным усилием оторвав себя от стены, к которой прижимался, я побежал. Вслед мне раздались мягкие «чмокающие» звуки, три подряд. Убийца стрелял из пистолета с глушителем. Два выстрела были совсем тихими, третий чуть погромче, видно, глушитель был самопальный и быстро приходил в негодность после первого же употребления. Но было темно, а бежал я быстро. Он промахнулся.

Ноги несли меня сами, я не соображал, в каком направлении двигаюсь. И только оказавшись на мощеном тротуаре, я сообразил, что проскочил весь жилой квартал насквозь и выбежал с противоположной стороны. Сердце колотилось где-то в горле, было трудно дышать, ноги подгибались, и мне пришлось прислониться к дереву, чтобы не упасть. И почти одновременно слева от меня раздался шум двигателя. Зеленый «Форд-Эскорт» пулей пролетел мимо и скрылся. Теперь понятно, что произошло. Убийца знал, что въезд в жилой массив перекрыт, поэтому убедившись, что я действительно еду сюда, оторвался и поставил машину с другой стороны, чтобы я не увидел ее, когда буду парковаться. Вика выманила меня и позвонила ему. И совершенно ясно, почему она не сказала мне о том, что въехать в массив невозможно. Потому что я обязательно предложил бы ей встретиться именно у въезда. Пусть кто-нибудь ее проводит, чтобы мне не оставлять машину в этом неприятном криминогенном местечке, а то еще угонят, чего доброго. Ей и возразить-то было бы нечего. А ей нужно было, чтобы я непременно пошел по темным безлюдным проходам между домами.

Интересно, ждет она меня у подъезда или нет? Скорее всего нет. Она же уверена, что меня здесь наконец уже прикончат, и сидит себе в теплой компании с Любарскими и их друзьями, пьет вино, чтобы расслабиться, может быть, даже танцует. Небось сказала всем, что я только-только освободился и сейчас приеду, и ждет меня на глазах у честного народа как верная жена. И это правильно. Пусть ее видят. А то если она будет стоять одна возле подъезда, потом нечем будет алиби доказывать. Посидит еще какое-то время, попьет шампанского, поест салатиков, а часов в двенадцать скажет, что, наверное, я уже не приеду и ей пора домой. Все вместе уйдут, и, дойдя до разрытой ямы, Вика увидит нашу машину. Все тут же кинутся меня искать и, по замыслу автора пьесы, найдут мой остывающий труп. Занавес. Аплодисменты. Выход на «бис». Конец спектакля. Можно взять в гардеробе пальто и идти домой. В данном конкретном случае – изобразить неутешную вдову и упасть в объятия сельского любителя пива.

Дыхание понемногу восстановилось, ноги уже уверенно держали меня. Я расправил плечи и посмотрел на часы. Надо же, я почти не опоздал! С того момента, как Вика позвонила домой, прошло всего час десять. Ну и что теперь? Она ведь наверняка не ждет меня у подъезда, это я уже просчитал. А подниматься к Любарским я не буду. Ладно, подойду к дому, подожду ее полчаса, а там посмотрим.

И снова я ошибся. Вика стояла в условленном месте. Надо же, она все время оказывается хитрее, чем я предполагаю. Почему она здесь? Хотя, возможно, у нее с киллером есть договоренность о каком-нибудь условном знаке, при помощи которого он дает ей знать, как обстоят дела. Пока я стоял в обнимку с деревом и приходил в себя от пережитого страха, он успел сообщить Вике, что опять ничего не вышло, и она быстренько спустилась.

– Извини, я забыла тебя предупредить, что проезд закрыт, – сказала она с олимпийским спокойствием.

Черт возьми, я даже начал ее уважать за силу духа. Ни следа волнения, ни капли нервозности, ни малейшего неудовольствия по поводу того, что я все еще жив.

Я молча взял жену под руку и повел через весь квартал обратно к машине. Я хочу жить. Я не хочу умирать. И я знаю, что надо делать.

Я принял решение.

Татьяна Образцова, она же Татьяна Томилина встретила предложение Насти в штыки. Просмотрев записанные на видеокассеты программы «Лицо без грима», она ужаснулась:

– Ты что, хочешь, чтобы он и со мной сделал то же самое? Ни за что! И не проси. Первые программы хорошие, а две последние, которые ты мне показала, – это мгновенная смерть.

– Танечка, миленькая, в этом же весь смысл, – взмолилась Настя. – Лешка популярно объяснил мне, что изменение имиджа программы может быть связано с изменением коммерческой политики. Теперь они делают программу скандальной и яркой и живут за счет размещенной вокруг нее рекламы. А раньше они на что жили, когда никого не кусали, а только по головке гладили? Я вот это хочу узнать.

– И ты полагаешь, что за одну-единственную встречу с ведущим я тебе все узнаю? – усмехнулась Татьяна. – Дорогая моя, ты меня сильно переоцениваешь. И потом, на работе меня не поймут, если я появлюсь на экране в качестве литературной звезды. На меня и так уже косо смотрят. После любого, даже самого мелкого упоминания моего имени в прессе разговоров бывает на неделю.

– Таня, ну что тебе работа эта? Ты все равно вот-вот уйдешь в декрет, потом будешь сидеть с ребенком до трех лет…

– С чего это ты взяла? – прервала ее Татьяна. – И не подумаю. С ребенком будет сидеть Ира.