– Я не знаю, Игорь, – медленно сказала она. – Я ничего точно не знаю. Может быть, прав Гмыря, а ты ошибаешься и напрасно его подозреваешь. Может быть, прав ты, а Гмыря – предатель. Все может быть. Ни одну возможность исключать нельзя.

– Да, Каменская, – разочарованно протянул Игорь, – зря я на тебя понадеялся. Не годишься ты в советчики в острых ситуациях.

– Значит, не гожусь. Ты уж извини, что не оправдала твоих надежд.

– И ты извини, что отнял твое драгоценное время, – усмехнулся он.

Ей почудился сарказм в его голосе, но не было ни сил, ни желания разбираться в этом. Недавно Колобок заметил, что она сдала, стала хуже работать, а сегодня и Лесников это увидел. Но она же старается! Она изо всех сил старается делать свою работу хорошо, а у нее ничего не выходит. Пропал азарт, притупилось чутье, ушел интерес. Единственное, что еще у нее осталось, так это безусловная преданность делу. Но на одной преданности далеко не уедешь, даже самый мощный двигатель не заведется, если искры нет. А искры-то как раз и нет.

Она вышла из ворот и пошла по Петровке в сторону метро, когда услышала совсем рядом знакомый голос:

– Тетя Настя!

Обернувшись, Настя увидела невысокого ладного паренька в форме рядового милиции. Короткая курточка обтягивала налитые плечи и была явно мала на целый размер.

– Привет, – удивленно откликнулась она. – Ты здесь какими судьбами?

– А я вас встречаю.

– Да ну? Зачем?

В первый момент она испугалась, не случилось ли чего-нибудь с отцом паренька, генералом Заточным, но Максим весело улыбался.

– Отец просил вас найти. Он днем не смог вам дозвониться, а сейчас он уже в самолете летит. Прилетает поздно ночью, и ему будет неудобно вам звонить.

– И что хотел твой отец?

– Как всегда, назначает вам свидание рано утром в Измайловском парке.

– И больше ничего? – с подозрением спросила Настя. – Завтра ведь не воскресенье, а только четверг.

– Не знаю, тетя Настя, – пожал плечами Максим. – Он просил вам передать – я передаю.

– Ты мог бы домой мне позвонить, – заметила она. – Рискованно было караулить меня здесь, я могла оказаться совсем в другом месте. Ты же знаешь нашу милицейскую жизнь.

Максим беззаботно махнул рукой.

– У меня выхода не было. Отец мне ваш номер продиктовал по телефону, а у меня ручки под рукой не оказалось, я понадеялся, что запомню, а когда стал потом записывать, понял, что забыл.

Утренние прогулки по воскресеньям в Измайловском парке были для генерала Заточного обязательными, если, конечно, он не уезжал из Москвы. И вот уже два года Настя периодически составляла ему компанию в этом ритуальном променаде. Никто, в том числе и сама Настя, не смог бы дать правильное определение ее более чем странным отношениям с этим человеком. Не любовь (об этом и речь не шла), не дружба (какая же может быть дружба между генералом, начальником главка в Министерстве внутренних дел, и рядовым оперативником с Петровки, всего лишь майором милиции, да к тому же женщиной), не деловое сотрудничество (хотя таковое и имело место, но лишь эпизодически). Что же тогда? Ответа не знал никто. Вероятно, не знал его и сам Иван Алексеевич Заточный. Мнения по этому поводу, конечно, были самые разные, но ни одно из них к истине не приближалось. Сын генерала Максим, например, считал, что папа ухаживает за тетей Настей и, вероятнее всего, женится на ней когда-нибудь. Тот факт, что тетя Настя замужем, его, по-видимому, совершенно не смущал и в расчет не принимался. Настин муж Алексей полагал, что у его жены просто очередная блажь, но поскольку нетривиальных черт в ее характере было и без того великое множество, то одной больше – одной меньше роли не играло. Чистяков хорошо знал свою Настю и признаки влюбленности с ее стороны улавливал моментально. Поскольку таковых в ситуации с Заточным не обнаруживалось, он и не беспокоился, полагая, что Анастасия уже большая и сама знает, что делает. Если ей хочется прогуливаться по парку с генералом – пусть прогуливается, это полезно для здоровья. Доброжелатели из числа работающих как на Петровке, так и в министерстве были твердо уверены в том, что Заточный спит с Каменской и за это делает ей карьеру, хотя на вопрос, в чем это выражается, ответить было бы крайне затруднительно. Майор Каменская работала там же, где и раньше, никакого повышения по службе не получала и до сих пор носила майорские погоны, хотя по сроку ей уже полагалось бы быть подполковником. Но должность у нее была майорская, и присвоить очередное звание «подполковник милиции» ей могли только в виде большого исключения. Так даже исключения этого для нее не делали!

Однако что же такое стряслось у генерала, если он, находясь за пределами Москвы, просит сына срочно разыскать Настю и пригласить ее на встречу рано утром в будний день? Такого за два года их знакомства не случалось ни разу. Настя так увлеклась построением самых разных предположений на этот счет, что не заметила, как добралась до дому. И только открывая замок своей квартиры, вдруг вспомнила, что сегодня Леша должен уже появиться дома. Неделя прошла, конференция закончилась. Неужели опять все сначала? Ежедневные вопросы «что случилось, пока я был в Америке?», и ее ежедневные попытки собраться с силами и все ему рассказать, и постоянно углубляющаяся пропасть между ними…

Она повернула ключ в замке, толкнула дверь и удивленно замерла на пороге. В квартире было темно и тихо. Спит? Настя на цыпочках пересекла прихожую и заглянула в комнату. Пусто. Но вещи лежат не так, как она их оставила утром. Значит, Алексей приезжал. Куда же он делся? Впрочем, она напрасно беспокоится, Леша – человек ответственный, и если он вышел из дома не на пять минут, то обязательно оставил записку. Сейчас она разденется, найдет записку и все узнает.

Записка действительно лежала на столе в кухне. Прочитав ее, Настя обессиленно упала на табуретку и тихо заплакала. Вот и все. Она доигралась в свои невротические игрушки. Записка, написанная мелким неразборчивым почерком Чистякова, гласила: «Не могу видеть, как ты мучаешься в моем обществе. Вероятно, тебе нужно отдохнуть от меня. Буду у родителей. Когда захочешь, чтобы я вернулся, – позвони. Никогда не ставил тебе условий, поэтому просто прошу: не зови меня обратно, пока не найдешь в себе силы разговаривать со мной. Если я приеду и снова не услышу внятного ответа на свои вопросы, мне придется думать самое плохое. Надеюсь, ты к этому не стремишься. Целую».

Она обидела Лешку, и он ее бросил. Ну, не бросил, конечно, не нужно преувеличивать, просто отступил, отошел в сторону до лучших времен, но это она может кому угодно объяснять, а самой себе нужно говорить правду. Он не вынес ее фокусов, ее молчания, подавленного настроения и нежелания хоть что-нибудь вразумительное ответить на его беспокойство и тревогу. Он сказал: «С такой, какой ты стала, я жить не хочу. Если ты изменишься, я вернусь». Как это не бросил? Конечно, бросил. И поставил условие, не выполнив которое, она его не вернет.