Тут же наш музыкант затрагивает и еврейский вопрос.

«Ты сделал нас притчею между народами, покиванием головы между иноплеменниками».

Их уже тогда любили во всём мире.

«Господь Всевышний страшен… Покорил нам народы и племена под ноги наши…»

Не всемогущ. Не милостив. Страшен. Это его главное качество.

«Человек никак не искупит брата. И не даст богу выкупа за него. Каждый видит, что и удрые умирают, равно как и невежды… и оставляют имущество свое другим. Они думают, что дома их вечны. И земли свои называют именем своим».

Да. Это я беру без разговоров.

«Их путь есть безумие, хотя идущие следом одобряют их. Не бойся, когда богатеет человек, и слава его умножается. Умирая, не возьмет с собой ничего. Не пойдет за ним его слава… Вот я, в беззаконии зачат, и в грехе родила меня мать моя».

Как мало мы знаем о Давиде! О его детских годах, например.

«Вот бог, помощник мой…»

Ух, ты! Но каков ломоть, а? Человечище! Царище! У которого даже бог на побегушках.

«… собираются, притаиваются, наблюдают за моими пятами, чтобы уловить душу мою…»

Экий Ахиллес. Даже два Ахиллеса — на каждого по пятке.

Что испытывает человек, у которого «душа в пятки ушла»?

Наверняка это очень увлекательное занятие — наблюдать за пятками Давида.

А вот эту песенку Давид напевал в пещере, которая служила отхожим местом для Саула и его гвардейцев.

«Душа моя среди львов, я лежу среди дышащих пламенем… Боже! Сокруши их зубы в устах их… Да не видят они солнца, как выкидыш женщины! Возрадуется праведник, омоет стопы свои в крови нечестивого…»

Берёте иноверца. Вскрываете ему яремную вену. И моете свои ноги в его крови.

Это — гигиена по Давиду. Чистоплотный был мужичок.

«Господи, …, не пощади ни одного из нечестивых беззаконников».

Это всё — библия, наша святая книга. Мы её детей уже заставляем в школе учить. Пусть они учатся на пятёрки.

А вы, когда войдёте в церковь, и услышите песнопения, прислушайтесь к словам, которые напевают наши попы. Именно из этого песенника они поют. Просто мы не слышим.

«Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши…»

О чём это он? О замужней женщине, которую он заметил из окошка… и поимел?

«Бог сокрушит волосатое темя закоснелого в своих беззакониях…»

Такое ощущение, что Давид лыс, как колено — раз не любит лохматых парней. Видимо, Микеланджело ошибся в своей скульптуре. Давид, как и Елисей, был плешив. И очень не любил, когда ему об этом напоминали.

Бог отзывчиво поёт алаверды.

«…чтобы ты погрузил ногу свою, как и псы твои язык свой, в крови врагов».

А тут он вон чего запел: мои враги, дескать, преследуют меня ни за что, и требуют, чтобы я отдал им то, чего не отнимал! Ух, они гады! На Давида баллоны покатили. Где это видано, чтобы Давид хоть у кого-нибудь, хоть столечко отнял? Да отродясь такого не бывало!

Перечитайте всю библию вдоль и в поперёк — нигде не найдёте ни слова о том, чтобы Давид у кого-нибудь что-то отнял.

Наоборот, всю свою сознательную жизнь он бродил по Израилю, раздавал детям конфетки марки «Барбарис» и валялся в ногах у бедняков с просьбой взять у него что-нибудь в подарок — золота, брильянтов или хотя бы гусли.

И никто у него ничего не хотел брать. Говорили: что ты, Давидушка, у нас и так всего вдоволь!

И тут же Давид желает добра своим недругам, и просит бога подсобить ему в этом нелёгком деле: «расслабь чресла врагов моих».

Это значит: чтобы никому из них вовек эрекции не видать! Да, взъярился наш музыкальный пращник.

А вот наш венценосный рокер запел о своём сыне, Соломоне.

«И падут пред ним жители пустынь И враги его будут лизать прах… И поклонятся ему все цари Все народы будут служить ему».

На этой оптимистической ноте заканчиваются песни Давида — гуслиста. Но псалтирь продолжается. Шоу маст гоу он. В концерте берёт участие некто Асаф.

«Я позавидовал безумцам, видя благоденствие нечестивых Им нет страданий до самой смерти Они не трудятся, как все нормальные люди Даже удары судьбы их минуют У них уже глаза жиром заплыли — а им все мало Над всеми издеваются, смотрят свысока И умножают свои богатства»

Да, смотреть на жизнь из тронного зала или из зловонной подворотни — это две большие разницы. Асаф видит, как сладко живётся подлецам, и сомнения терзают его сердце.