Питер Акройд, непревзойденный мастер биографии, не случайно заинтересовался жизнью Джеффри Чосера, английского поэта XIV века. По словам Акройда, он «не только родоначальник английской поэзии, но воплощает собой много большее, что и дает возможность… видеть в его фигуре образ Англии, в лице же его – лицо Альбиона». "Я не стремлюсь явить искусство, смысл – моя задача". Так сформулировал Чосер свое кредо. Однако именно художественное совершенство созданных им шедевров, главный из которых – знаменитые "Кентерберийские рассказы", превратило лондонский диалект, на котором он писал, в образец для подражания и стяжало Чосеру славу создателя английского литературного языка.
Питер Акройд
Чосер
Аннотация
Питер Акройд, непревзойденный мастер биографии, не случайно заинтересовался
жизнью Джеффри Чосера, английского поэта XIV века. По словам Акройда, он «не только
родоначальник английской поэзии, но воплощает собой много большее, что и дает
возможность… видеть в его фигуре образ Англии, в лице же его – лицо Альбиона».
"Я не стремлюсь явить искусство, смысл – моя задача". Так сформулировал Чосер свое
кредо. Однако именно художественное совершенство созданных им шедевров, главный из
которых – знаменитые "Кентерберийские рассказы", превратило лондонский диалект, на
котором он писал, в образец для подражания и стяжало Чосеру славу создателя
английского литературного языка.
Питер Акройд
Чосер. Биография
Пролог
Существует изображение Джеффри Чосера уже в зрелых летах, выступающего перед
собранием придворных: он стоит на огороженном возвышении, украшенном ниспадающей с
перил узорчатой тканью. Это не кафедра, но рука Чосера поднята в проповедническом жесте, почему и принято считать, что он запечатлен здесь читающим свои стихи, хотя ни книги, ни
какого-либо текста в его руках разглядеть невозможно. Эта картинка, украшавшая
фронтиспис рукописной копии “Троила и Хризеиды”, была выполнена в начале XV века, но
само портретное изображение Чосера, по-видимому, скопировано с более ранних
оригиналов; на картинке у Чосера – клинообразная бородка, усы и пышная каштановая
шевелюра.
Здесь уместно заметить, что роста поэт был, по тем временам, среднего – примерно
пять футов шесть дюймов – и телосложения дородного, если не тучного, как
свидетельствовал он сам. Изображен Чосер не в платье, которое приличествовало бы
ученому поэту, а скорее в пышном одеянии придворного. Это следует выделить особо как
черту, существенную и для анализа его творчества. С четырнадцати лет и до самой смерти он
находился на королевской службе. Фигура Чосера являлась привычным и неотъемлемым
атрибутом придворной жизни, так как служил он трем королям и двум принцам. Вот почему
орнамент по краю фронтисписа представляет собой переплетение листьев и цветов, что
отражает бытовавшую тогда при дворе игру: шутливое разделение придворных на
поклоняющихся “листу”, то есть чистой, возвышенной любви, “fine amour”, и тех, кто
превыше всего ценит наслаждение, “plaisaunce”, и стремится к “цветку”. В ранних
произведениях Чосера мы находим отголоски этой игры.
Слушатели поэта также заслуживают внимательного рассмотрения. Среди них четко
выделяется облаченный в золото Ричард II. Примечательно, что представление о Чосере
было неразрывно связано с этим монархом. Ричард, правивший с 1377 по 1399 год, являлся
едва ли не самым интересным и загадочным персонажем среди всех сидевших на английском
троне. В эпоху ослабления феодальной власти он исповедовал культ ее величия и всячески
насаждал этот культ, окружая себя пышностью и великолепием. Весь антураж, сопутствующий выступлению поэта на картинке, как и его фигура, подчеркнуто театральны
и драматически выразительны, ибо чертами драматизма отмечена была и культура того
времени. Цветовое решение фронтисписа также приобретает аллегорический смысл, отражая
драматизм исторического момента: желтый, цвет ревности, в противоборстве с синим –
цветом верности, противопоставленным зеленому – цвету предательства. Четырнадцатый век
получил наименование переходного. Хотя переходность, можно сказать, свойственна и всем
прочим временам, отличие в данном случае состоит в том, что Чосера выпестовало столетие, когда перемены буквально витали в воздухе. Отрывочные и неоконченные
“Кентерберийские рассказы” уже сами по себе являются свидетельством перемен.