Вагоновожатый причалил кабину, подобрал ведро и пошел к рыжей.

Так это же к ней он ехал весь день, сообразила Арабелла. Но подступиться к этой женщине без голубиных яиц, видно, не мог. Может, из этого появится голубь с полетом порезвее или с окрасом поярче: хозяйке все новое в радость. Рыжеволосая заглянула в ведро и не улыбнулась.

Арабелле представилось, как она сейчас спросит: «И это все?».

Потому что из четырех яиц до места назначения добралось только одно. Да и его, наверное, снесла самая заурядная голубка.

Эндрю дернул сестру за рукав.

— Идем. Видишь вон там, ниже по склону, отвалы? Вход в шахту где-то рядом. Ага, вот и тропка.

— О господи… — Арабелла неохотно двинулась следом. — Ты и впрямь думаешь, что там остались эти дурацкие лампы?

— Ничего я не думаю, — буркнул он. — Придем — увидим.

Тропка через заросли кустарников привела к груде камней. Отсюда город не был виден, даже дыма не разглядеть. Кругом только холмы и леса. Внизу меж сосен поблескивало озеро. Солнце висело низко, это внушало беспокойство. Очень уж далеко от дома очутились двойняшки.

Арабелле представилось, как мама готовит торт. Да не простой — с корзинным плетением. Не любит она принимать гостей, а потому, как бы себе в наказание, отдается самой кропотливой и хлопотной возне — и не праздник уже, но сущее наказание. А нынче и помочь некому. Когда они вернутся, будет, конечно, нахлобучка. Правда, уже завтра Арабелла уедет из дома.

Несколько шагов в проделанный когда-то с помощью взрывчатки зев шахты — и перед двойняшками новая проблема: чтобы искать в этом черном жерле лампы, нужна лампа.

На Эндрю было жалко смотреть. Еще никогда он не приходил в такое отчаяние. Брату не хватало воздуха, как будто он не в шахту спускался, а погружался в глубокий омут. Шел он медленно, стараясь нащупывать обе стены. Вот остановился, дал глазам привыкнуть к потемкам и зашагал дальше.

Но вскоре мрак сделался непроглядным. Теперь Эндрю продвигался только на ощупь.

— Эндрю, ерундой занимаемся! Ты так свалишься скоро! Если хочешь карбидную лампу, давай устроим нормальную экспедицию. Мы теперь знаем это место, запасемся всем необходимым и приедем сюда еще раз.

— У него день рождения через два дня, — глухо отозвался брат. — Нельзя без подарка. Давай у смотрительницы спросим, у рыжей. Может, найдется что-нибудь подходящее для нас.

— Вот ты и спроси, — сказала Арабелла.

Эндрю замялся: он почувствовал напряжение между смотрительницей пожарной башни и вагоновожатым.

— Давай сначала тут поищем, вдруг что-нибудь подвернется…

Он все брел вперед. Арабелла задержала дыхание, она ждала вскрика и долгого падения в невидимый шурф.

— Постой, постой… Я что-то нашел.

Она слышала, как брат копошится во мраке. Вот наконец он вышел на свет, и в руке у него — походный набор посуды. Да в неплохом состоянии: и крышка на месте, и вилка с ложкой брякают на боку котелка.

Эндрю посмотрел на него с неописуемым разочарованием, повернулся, со всей силы швырнул обратно в темноту. Пугающе долго из шахты не доносилось ни звука, наконец прилетел одинокий слабый лязг.

Арабелла пошла вверх по склону, к отслужившей свое площадке канатной дороги; брат плелся следом. Вагоновожатый и смотрительница пожарной башни куда-то скрылись. В клетках шуршали и ворковали голуби. Возле цистерны с водой стояло пустое ведро.

Арабелла взглянула на башню. Женщина была там, наверху. Окно нараспашку, на ветру реют длинные рыжие локоны.

Длинноногий канатчик с унылым видом сидел на крыльце башни.

— Кто это? — спросил Эндрю.

Арабелла прищурилась, глядя на трос. Издалека ползло в сторону башни пятнышко. Тоже кабина-невеличка?

Нет, не кабина. Под тросом висел человек.

На канатном велосипеде.

Крутить педали не было нужды, его тянул трос. Вот уже можно различить наездника: упитанный, средних лет, с типичным лицом клерка, с проседью в каштановой козлиной бородке и усах. Несмотря на пальто с меховым воротником, он зябко съежился — да и Арабелла кукожилась бы точно так же, доведись ей болтаться на канате в сотнях футах над землей.

Незнакомец достиг площадки, разомкнул замок велосипеда, закатил его на свободный рельс… и, задыхаясь, упал на четвереньки.

— А ведь я зарекался… — прохрипел он, глядя в настил. — На всю жизнь зарекался. Торжественный обет давал!..

До незнакомца вроде не сразу дошло, что он не один. Вот он сел и уставился на Арабеллу и Эндрю.

— А, вы еще здесь. — Мигом взгляд синих глаз обрел деловитую ясность, которая не вязалась с несколько разболтанными движениями.

— Здравствуйте. Вы кто?