– Обязательно! Он там мне будет просто необходим…

Быстренько добежав до девятого этажа, я впорхнула в уже открытую дверь.

– Да! – восхищенно встретил меня Натаныч. – И чего ты тратишь время и летаешь в 1937 год? Давай на чуток попозже и прямо к Берии! Он бы уж там с тобой поговорил о сексуальной революции и половом вопросе…

Я постучала ему в грудь сумочкой:

– Надоел ты уже со своим Берией. Он у тебя в каждой бочке затычка. Давай-ка лучше думать, на какое время таймер устанавливать.

– Да… Да… Таки это же вопросик серьезный… – протянул Натаныч и уселся верхом на стул. – Это тебе, знаешь ли, не фунт изюма – испариться с пира на глазах всего Политбюро. Здесь надо все хорошенечко обмозговать…

– Ну сколько это все там у него обычно длилось? – стала рассуждать я. – Часика три? Четыре?

– Четыре? – расхохотался Натаныч. – А до утра не хочешь?

– Да ну… А когда ж они работали-то?

В ответ сын реабилитированных врагов народа сел на любимого конька:

– А они не работали! За них твой народ любимый вкалывал! Строил-таки твое гармоничное во всех отношениях общество на Беломорканале, Угличской ГЭС и прочих великих объектах ГУЛАГа!

– Так… Начинается… Уже мы вроде обо всем с тобой договорились. Разработали план. Поняли, что искореним недостатки строя!

Натаныч всплеснул руками:

– А какого ж лешего ты тогда в 1937 год поперлась? Летела бы в 1919-й и объясняла Владимиру Ильичу, что его строй, оказывается, недостатками страдает!

– Что ты говоришь? – ехидно сказала я, усаживаясь на коврик. – А то, что в Советской России первый концлагерь был создан по приказу друга твоего – Троцкого в 1918-м? Это тебе как? Или в этом тоже Берия виноват, которому тогда только-только совершеннолетие справили?

– Довольно уже! – громовым голосом проревел Натаныч. – Если мы будем постоянно отношения выяснять, как бабы базарные, то вообще никакого результата не добьемся! Села? Вот и сиди, жди, пока я додумаюсь, когда тебя обратно забирать!

Он погрузился в себя и, как загипнотизированный, уставился в одну точку. Минут через пять он снова начал громко меня костерить:

– Из тебя политик – как из меня таки оперная дива! Скажи, ты чем весь день занималась? Кудри свои черные крутила? А книжку какую-нибудь умную почитать ты не додумалась? Фазиля Искандера, например, чтоб хоть как-то представлять, что тебя ждет! Или фильм документальный прокрутила бы, в котором разные знаменитые старушки балерины рассказывают, что на этих приемах делалось!

– А может, это все сплошное вранье! – возмутилась я, подав голос со своего ковра. – Если верить всему, что тут у нас пишут и показывают, так туда и вовсе лететь нельзя.

– Да?! Да?! – Он отставил стул в сторону и пересел к компьютеру. – Бери штекеры! Сейчас я тебя за плохое поведение запихну туда часов на восемь!

Сжав электроды, я начала шумную акцию протеста:

– Натаныч, не смей! Опомнись! Что я буду делать там глубокой ночью, когда банкет закончится?!

– На лавочке посидишь во дворе. Кукушек послушаешь! Тебе полезно проветриться, чтобы думалось лучше!

– А если меня в ЧК отправят? Да после восьми часов допроса меня уже никакой Склифосовский не откачает!

– Зато впредь тебе наука будет, что к операции тщательно готовиться надо! – Он зло фыркнул и ткнул в кнопку.

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!

– Мы здоровались с вами четыре часа назад, – сказал Сталин и встал из-за стола.

– Ой, да… Действительно… Просто у меня там больше суток прошло… И поэтому… – испугавшись такого холодного приема, залепетала я, поднимаясь с пола.

– Документы принесли? – Он подошел и стал критически меня разглядывать.

Я поспешно вытащила паспорт и протянула ему:

– Вот, как вы сказали.

Тщательно изучив все страницы, он вернул мне его со словами:

– Ну, это хоть что-то. Молодец, Елена Григорьевна. Выполняете все мои распоряжения. – Он снова осмотрел меня с головы до ног и усмехнулся: – Хорошее платье. Только боюсь, что, глядя на вас, мои гости про жен своих могут позабыть. Пойдемте, я провожу вас до автомобиля.