Мне стало не по себе:

– Ужас какой! Давай-ка тогда ровно на десять. Не хочу я закончить жизнь в виде молекулярной кучи.

В ответ он угукнул, поправил свою медную пластину и торжественно нажал пальцем на Enter.

Когда я оказалась в кабинете, Сталин протянул руку и рывком поднял меня с пола:

– Наконец-то! – Он обнял меня. – Что ты за письмо такое мне прислала? Так и будешь «вы» мне говорить?

Я подумала, что Натаныч как в воду глядел, когда делал мне выговор за неуместную стилистику.

– Ну… Постепенно… – залепетала я, проводя руками по его френчу. – У меня получится себя преодолеть, и когда-нибудь… возможно, я скажу вам…

– Скажешь. Только прямо сейчас скажешь.

– Но понимаете… То есть… – Я скрутила волю в жгут и выпалила: – Понимаешь, ведь я тебя в школе проходила! У меня дома энциклопедия Большая советская с твоими портретами стоит… Я привыкла тебя в военной хронике видеть… И в конце-то концов! Мне сложно так сразу привыкнуть…

– Вот и хорошо, – сказал он, отпустив меня. – Поедем ужинать.

На этот раз, к моей великой радости, он сел со мной в одну машину. По дороге мы практически не разговаривали, так как я с его разрешения все время смотрела в окно. Однако мелькающая у меня перед глазами Москва была настолько неузнаваема, что для меня снова осталось загадкой, куда именно привез нас шофер.

За ужином, когда мы вдвоем сидели в тишине просторной комнаты, Сталин сказал:

– Я бы хотел вернуться к тому разговору, который ты начала в моем кабинете.

– С удовольствием. – Я подумала, что сейчас он наверняка заговорит о войне, однако я ошиблась.

– Допустим, что я поверил тебе и ты действительно из 2010 года, – сказал он, глядя на меня своим жутким взглядом. – Тогда поясни, с какой именно целью ты пришла ко мне.

Я скомкала льняную салфетку. Если он все еще сомневается в моей правдивости, то зачем мне раскрывать карты? Сначала нужно убедить его, что я не вру, а потом уже загружать своими идеями. Но как, как заставить его доверять мне?

– Понимаешь… Этих целей много… К примеру, эта война… – Я схватилась за Великую Отечественную, как за спасательный круг. – Ты выиграешь ее… Но какой ценой…

– И ты хочешь меня дипломатии научить? – усмехнулся он.

– Ах, нет же! – Разволновавшись, я, как обычно, не смогла усидеть на месте и, бросив салфетку на стол, стала ходить по комнате. – Почему, скажи, почему ты мне не веришь? Ну подумай… Прошло больше семидесяти лет. Люди изменились. Весь мир стал иной. Ты же видишь, что я не такая, как другие…

Он перебил меня:

– Вот с этим я действительно не стану спорить. Ты другая. И только поэтому мы здесь.

– Ты не хочешь меня понять! – Я снова села и стала крутить в руках бокал. – Ты сейчас видишь во мне женщину. Не более того… Ну хорошо… Пусть все идет постепенно… Давай я немного расскажу тебе о том, как мы живем сегодня.

– Ну что же. Мне нравится тебя слушать, говори, что там у вас происходит, – сказал он снисходительно.

И дальше я почти полтора часа потратила на разговоры о том, как живут люди в современной России и в странах ближнего зарубежья. Иногда он останавливал меня, чтобы задать вопрос. А иногда не давал мне договорить, догадываясь, чем я закончу начатую фразу. В какой-то момент я почувствовала, что начинаю ходить по кругу, и сказала:

– Рассуждать об этом можно бесконечно! Может быть, ты хоть как-то прокомментируешь то, что услышал?

Сталин встал, отошел к окну и закурил:

– Фактически ты описала тот строй, с которым мы в семнадцатом боролись. Есть богатые, есть бедные, но нет революции. Значит, все довольны тем, как живут?

– Нет. Нет. Это не так! Социализм не оправдал себя. Но и капитализм – он не идеален. И все это понимают. Просто одних это устраивает, а других – нет.

Он посмотрел на меня с каким-то сочувствием:

– Слушай, сейчас 1937 год. Мы живем в Советском Союзе. Мы строим общество, равного которому нет нигде в мире. И ты хочешь убедить меня в том, что все это рухнет?

– Да! Потому что это действительно рухнет. Потому что это не может не рухнуть, в конце-то концов! – Я села на диван и устало вздохнула. Мне дико хотелось перевести разговор на репрессии, но я понимала, что еще не время. Поэтому я сказала: – Ну, в конечном счете мне не о чем жалеть. Если забыть про мой неудачный визит в НКВД, то в целом я могу быть довольна своей экспедицией. Ведь я познакомилась с тобой.