Том 1. Стихотворения
вернуться

Боков Виктор Федорович
Шрифт:
Скажу я им: вот что, милые, Плохо вы мать бережете! Она отдала вам силы, А вы ей что отдаете? 1962

Дарья

Девочку назвали Дарья. Дедушка просил об этом, Бабушка того хотела. Молодая мать сияла: — Дайте Дашеньку скорее! — Молодой отец сердился, Целый день ходил не в духе: — Дарья? Что это такое? Дарья! Что это за имя! — Теща зятя устыжала: — Полно, чем ты недоволен? Дарья — это дар природы, Это лучше, чем Светлана, Проще, тверже и сурьезней. Вырастим девчонку нашу, Выдадим за космонавта, Унесет он имя Дарья В межпланетное пространство. — Разве только что в пространство! — Потихоньку зять сдавался, Сам улыбку в фикус прятал, Потому что тесть заметил, Что у Даши нос папаши! 1962

Не реквием

Ревут винты аэродромов. Зол ветерок. Мороз жесток. И среди прочих летчик Громов Ведет машину на восток. Да, Громов. Но не тот, что славен И на служебной высоте, А тот, что под Смоленском ранен И вылечен в Алма-Ате. Война его не изломала В окопах на передовой, Хотя волною аммонала О землю била головой. Он был в бинтах и в гипсе белом, Как неживое существо. И смерть белогородским мелом Весь месяц метила его. Но выдержал орел-курянин, Кость курская — она прочна. В анкетах Громов пишет «ранен», Перечисляя ордена. Но их не носит, слишком скромен, Геройством хвастать не спешит. Я им любуюсь: как он скроен, Как склепан, как надежно сшит! Он из кабины смотрит прямо, Уверенный в самом себе. И солнышко лучом вдоль шрама, И светлый зайчик на губе. О, сколько не пришло! Он знает. Счет всем потерям не забыт. Прочь реквиемы! Громов занят — Посадку дали. Он рулит. 1962

* * *

Ю. Ларионову

Соловей распевал при мамонте, Когда не было льдов у планеты. Не обученный книгам и грамоте, Дикарей выводил он в поэты. Соловей распевал при Мамае, Тешил смердов и голытьбу. И напрасно его принимали За разбойника на дубу! Соловей распевал при Гитлере. Мы тогда понимали, что он Ободряет Россию: враги твои Уберутся когда-нибудь вон! Он от горя, что рыскают волки, В диких зарослях плакал навсхлип. Никогда его песни не молкли, Никогда его голос не хрип. И теперь! Вы прислушайтесь ночью — Над собраньем ольховых тихонь Бьет по песенному узорочью И бежит соловьиный огонь. Он погаснуть, я знаю, не может, Он в России легенда легенд. На лопатки его не положит Никогда никакой конкурент! 1962

* * *

Я не думал печалиться, Когда не давали печататься! Я вставал, открывал сеновал, Шел к реке с полотенцем мохнатым И подсвистывал и подпевал В тон питомцам пернатым. Грабли брал, шел в луга, Где колхозницы пели. — Я теперь ваш слуга! — Докажи нам на деле! Ах, как сено шумело на вилах У проворных девиц! Сколько было там милых, Удивительных лиц! Ну, какие права мои Были тогда? Повторяли слова мои Люди труда. Почему повторяли, Не знаю и сам. Я слова говорил, Я слова не писал. Жил я устно, Жил не печатно, Жил не грустно, Жил не печально. Цвел мой стих на устах, Шел по кругу вприсядку, Жил в живых голосах Под гармошку-трехрядку.