Помимо всех своих других достоинств Гитлер обладал известным магнетизмом и умело завораживал, когда хотел, практически всех, с кем встречался, — от генералов, дипломатов и министров до детей и простых посыльных, не говоря уже о женщинах. «Я готова была сделать для него все», — уверяла хорошо знавшая Гитлера Траудль Юнге. Все его секретарши в один голос говорили, что он никогда не попрекал их, ни разу не повысил голос и с готовностью повторял не понятую при диктовке фразу. Он называл их «дитя мое» или «моя красавица» и никогда не начинал день, не похвалив новое платье или прическу. Гитлер постоянно интересовался их личной жизнью и вел себя как добродушный начальник.

Женщин, которые возбуждали интерес Гитлера, можно разделить да две категории: дамы высшего света и те, которых принято называть «простыми». Зачастую почитание «мамок» имело свое продолжение и в интимной сфере. Первой такой женщиной стала Хелена Бехштейн. «Она, — вспоминал Отто Штрассер, брат Грегора Штрассера, — щедро одаривала его своей исступленной, почти материнской любовью… Когда они оставались одни, а порой и в кругу друзей, он садился у ног своей хозяйки, закрыв глаза и положив голову на ее пышную грудь. Ее прекрасные белые руки нежно гладили волосы большого ребенка и теребили историческую челку будущего диктатора. «Волчонок, — ласково шептала она, — мой ласковый волчонок». Вот дура!»

Отдав дань своим благодетельницам, Гитлер в свободное от них и политической деятельности время принимал в своей скромной квартире на Тикштрассе молоденьких девушек. «Он всегда дарил им цветы, — вспоминал Эмиль Морис, — даже когда у него не было денег. Особенно его привлекали балерины».

Гитлер и на самом деле был одно время в восторге от американской балерины Мариам Берне, которая, по его словам, «парила в воздухе». Он настолько увлекся ею, что пригласил балерину к себе в «Берхоф». Более того, он собирался создать фонд социального страхования для обеспечения им гарантированного оклада и пособия по безработице.

Поддерживал Гитлер интимные отношения и с бывшей монахиней Элеонорой Бауэр, которая в ноябре 1923 года решила изобразить амазонку и приняла участие в шествии Гитлера к Галерее полководцев. Поговаривали даже, что она якобы родила от фюрера ребенка, который воспитывался за партийный счет.

Не отставала от Инге и жизнерадостная дочь американского посла Марта Додд. Она носила короткие платья, танцевала чарльстон. Журналисты желтой прессы коллекционировали имена мужчин, с которыми она флиртовала. Гитлер обратил внимание на Марту, которая очень напоминала ему Гели, в Байрейте на торжественном представлении «Парсифаля». Он пригласил ее в отель «Кайзерхоф» и еще несколько раз встретился с ней. Девушка заявила о своей страстной любви к фюреру и собиралась устроить ему поездку по США.

Гитлер, боявшийся в детстве заговорить с понравившейся ему девочкой и даже в годы войны не обзаведшийся случайной подругой, теперь воспринимал повышенное внимание к себе женщин как должное и вовсю пользовался этим. «Женщины любят героев, — говорил он, имея в виду прежде всего самого себя. — Без мужчины женщина чувствует себя совершенно потерянной. Герой же дает женщине ощущение безопасности. Но, заполучив героя, она очень неохотно возвращает ему свободу».

Вот эту самую свободу Гитлер ценил больше всего на свете и совершенно искренне опасался в случае женитьбы потерять часть харизматического излучения в глазах женской части электората и тем самым повредить политической карьере. «Многие женщины, — говорил он, — поддерживают меня, потому что я не женат. Это было особенно важно в годы борьбы. Здесь как у киноактера: когда он женат, он теряет в глазах поклонниц Нечто и перестает быть для них идолом».

Другая причина крылась в его патологически выраженном нарциссизме, который в категорической форме отвергал все, способное отбросить даже самую маленькую тень на его гипертрофированную личность. Дело доходило до того, что даже при Гели он не решался появляться в плавках, опасаясь, что появление в обнаженном виде уронит его достоинство. По той же причине он старательно избегал любых форм занятий спортом.

И все же больше всего его пугала мысль о последствиях брака, что он и сам очень четко выразил: «Не хватало мне еще жены, чтобы она своей болтовней отвлекала меня от работы! Я никогда не мог бы жениться. А если дети — какие проблемы! В конце концов они попытались бы еще объявить сына моим преемником. Кроме того, у такого человека, как я, нет шансов получить достойного сына. Это почти закон в подобных случаях. Вот, смотрите, сын Гете — совсем никудышный человек».

Подарки, цветы и походы в театры являли собой только внешнюю сторону общения Гитлера с женщинами. Была еще другая, куда менее привлекательная, которая многих посвященных в нее заставляла усомниться в психическом здоровье фюрера. А все дело было в тех ярких проявлениях мазохистских и садистских наклонностях Гитлера, которые так пугали его возлюбленных.

Еще более интересный случай описала известная актриса Рената Мюллер. По ее словам, это случилось в рейхсканцелярии в 1935 году. «Она, — рассказывал директор А. Цайсслер, которому она поведала свою историю, — была уверена в том, что он намеревается вступить с ней в интимную связь. Она разделась и уже совсем собралась было отправиться в постель, когда он бросился на пол и потребовал, чтобы она на него наступила. Она запротестовала, но он продолжал настаивать, называл себя недостойным, осыпал себя обвинениями и мученически извивался перед ней. Эта сцена была для нее невыносима, и в конце концов она уступила его желанию и стала топтать его ногами. Это очень возбудило его, он просил еще и еще и при этом все время говорил, что не заслуживает и этого и не стоит даже того, чтобы находиться с ней в одной комнате. Чем больше она его топтала, тем больше он возбуждался…»

«Я знал все о патологических пристрастиях Гитлера, — вторил Цайсслеру Отто Штрассер. — Как и все посвященные в его дела, я слышал во всех подробностях рассказ о тех странных вещах, которые, по словам фрейлен Гофман, Гитлер принуждал ее делать. Однако я искренне полагал, что дочь фотографа — немного истеричка, и откровенно смеялся над ее словами. Но Гели, ничего не знавшая об этом любовном приключении своего дяди, слово в слово повторяла историю, в которую почти невозможно поверить…

Получив таким образом возможность приподнять завесу тайны над одной из сторон личной жизни Гитлера и зная теперь о его неспособностях нормально любить и о тех чудовищных методах получения удовольствия, которыми он компенсировал эту потребность, я не испытывал более никакого благоговения перед псевдоаскетизмом Гитлера…»