Добрались до развязки и поехали в обратном направлении. Я заметил указатель – «Пос. Московский». Далеко ли это от самой Москвы, не знал, а спрашивать у водилы опасался. Вообще опасался разговаривать – рожа у него была недовольная.

– Сколько заплатишь-то? – будто почувствовав, о ком думаю, спросил он. – А, снеговик?

Морщась, залез пальцами в карман, вытянул какие там были бумажки. Оказалось – две сотни, полтинник, несколько десяток.

– Триста есть, – ответил, пряча их в кармане пальто; две десятки отделил от пачки.

Водила снова хмыкнул:

– Не щедро. Я соляры с тобой на больше нажгу, еще и на вызов опоздаю.

– Больше нету. Честное слово. Говорю же, ограбили. По голове ударили и – из машины. – Я потрогал голову и сразу почувствовал в волосах липковатое. Посмотрел на руку – на ней осталась бледно-красная, смешанная с растаявшим снегом и сукровицей кровь. – Вот, – показал водиле.

– М-м, убери… Бухой был?

– Ну да…

– Всё празднуете.

– Врагу бы не пожелал такого праздника… Жена изменила. То есть узнал, что другого, ну, любит…

– А ты хлопнул дверью и нажрался. Так?

– Ну да…

– Звиздюлин бы ей ввалил, и все дела. А теперь лечиться замучишься. – Водила кивнул на мои руки. – Да и рожа. Эх-х, не завидую.

Зданий по бокам становилось все больше, воздух – светлее. Вот вроде и МКАД… «Бычок» забежал под виадук и, развернувшись, остановился.

– Все, дальше не поеду, – снова помрачнел водила. – Там гаишники, да и некогда… Доковыляешь вон до заправки, вызови «скорую». Меня только не впутывай. Не надо.

– Да, – буркнул я, открывая распухшими пальцами дверцу, – спасибо.

– Деньги-то давай.

Я вытащил мокрые мятые купюры, сунул водиле, кое-как сполз на землю. «Бычок» сразу же дернулся прочь.

– Урод, – сказал я, – мне же в больницу надо.

Постоял на одной ноге, не представляя, как доберусь до заправки. Она находилась метрах в трехстах. Подземный переход вдобавок…

– Ур-род, – повторил я и пошел, нет, запрыгал – правая нога под коленом болела, а ниже не чувствовалась. Опираться на нее было невозможно и страшно.

Передыхая в подземном переходе, достал мобильник, посмотрел время. «01:27». Черт, еще каких-то пять часов назад я сидел на диване, тыкал кнопку переключалки, сыто скучал. Потом вот этот самый телефончишка оповестил о получении эсэмэс, и я, дурак, взял, открыл, прочитал. И понеслось. И вот я где-то на МКАДе, обмороженный, с разбитой башкой, без паспорта, без денег, без своего телефона. Без жены… Вот так вот – хлоп! – и все перевернулось. И покатилось в черную яму.

Когда-то я посмеивался над американскими фильмами, в которых показывали магазинчики при заправках. Вечно там что-нибудь происходило, в этих магазинчиках, они вообще стали неким киношным штампом – к заправке подъезжает автомобиль, человек весело идет купить банку колы, или, наоборот, кто-нибудь полуживой добредает, и тут-то начинается… А теперь я сам оказался таким персонажем.

Впрыгнул в магазинчик в обледенелом пальто, со слипшимися волосами, распухшей, перекошенной мордой. Навалился на стойку, прохрипел, задыхаясь:

– Вызовите «скорую»… Скорее… – И сам достал телефон. – Какой здесь адрес? Скорее… А?…

Вместо ответа девушка-продавщица закричала:

– Сережа! Сереж, иди сюда!

Из подсобки, или откуда там, появился здоровяк в синей бейсболке. Он вполне мог выкинуть меня за дверь – «нам не нужны геморрои!» – но все же помог. Усадил на стул, позвонил в «скорую». Правда, когда положил трубку, посоветовал пока никому не говорить, что меня избили, ограбили.

– Потом заявишь, в больнице. А то нас тут затрахают допросами. О’кей?

Я кивнул. Я уже был на все согласен, лишь бы меня быстрее стали лечить. С ногой творилось страшное – она уже не вмещалась в штанину, носок натянулся, напоминал валенок…

Минуты – я то и дело смотрел на часы в мобильнике – ползли изводяще медленно, цифры менялись с небывалой, нереальной неспешностью. Раньше я часто курил гашиш, люблю футбол – я знаю, что такое протяженность минуты. И никогда она не длилась так долго, как в этом магазинчике. Пять минут протекли, как несколько часов…

– Извините, – заговорил я, измученный, добиваемый этой медленностью, понимая, что с каждым вязким мгновением моя плоть, оттаивающая, киснет, как мясо из холодильника на солнечном подоконнике, и нужно было что-то предпринимать. – Извините… – Я вспомнил, что при обморожении нужно пить чай. – У вас чаю не будет?

– Вон там, – сразу отозвалась девушка за прилавком (Сергей снова исчез), – в автомате. Десять рублей. С лимоном – двенадцать.

Говорила таким тоном, словно я зашел сюда из теплой кабины, и сейчас, выглотав горячую сладкую жидкость, снова в нее залезу. А я ведь… «Идиотина!»