– Хоть бы объяснил толком, что ему надо, так нет, просто «не годится», и все!

– И чего ты терпишь? – вступила в разговор Катя. – Пойди и припри его к стенке, мол, что именно вас не устраивает.

– Ну-ка, дай глянуть! – Тимур взял Ольгины эскизы и восторженно присвистнул. – Ну, не знаю, какого рожна ему еще нужно…

Ольга выхватила эскиз у него из рук, порвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорную корзину.

– Ты чего? Зачем порвала? Ну, ты даешь… – Тимур пятерней растрепал волосы.

Ольга выдернула из пачки бумаги чистый лист и, закусив губу, принялась рисовать новую покрышку.

– Нет, ну довел человека до ручки! – завопил Тимур. – На ней же лица нет!

– А чего он добивается-то? – спросила Катя.

В этот момент в комнату заглянула Ася – нарощенные веера-ресницы, ободок с глупым бантиком, придерживающий красные волосы, пустые глаза…

– Кто? Кто добивается? Вы про что?! – уловив конец разговора, живо поинтересовалась она.

– Нам Тимур кино рассказывает, которое вчера смотрел, – быстро сориентировалась Катя.

– Да? А как называется? – не унималась бывшая «ресепшн».

– Название он не помнит, да, Тимур?

Вместо ответа тот разворошил свою шевелюру, придав ей совсем уж невероятный вид.

– А я всегда названия помню, – затараторила Ася. – Вот, в выходные тоже одно кино смотрела, мне диск дали, так оно знаете как называлось? «Зомби в стране каннибалов»! Ничего названьице, правда?

Катя с Тимуром выразительно переглянулись, дав друг другу понять, что комментировать слова этой дуры не собираются.

– Ладно, пойду, – Асина голова исчезла. – Мне еще текст сегодня писать! – гордо и громко договорила она в коридоре.

– Текст ей писать! – фыркнула Катя. – Лев Толстой!

– Аккуратней в выражениях, – посоветовал Тимур. – Настучит, будешь знать, как над талантом насмехаться!

Ольга, дорисовав новый вариант автопокрышки, встала, взяла листок и решительно направилась к Дунаеву.

– Ну что мне с тобой делать, Громова? – скривил тонкие губы Денис и брезгливо отодвинул от себя эскиз. – Опять не то!

– Что значит не то? – тихо спросила Ольга. – Я уже устала это слушать. Может, объяснишь все-таки, что для тебя то?!

– Я тебе ничего объяснять не обязан. И не буду! – ухмыльнулся Дунаев.

– Потому что сам не знаешь, чего хочешь! – закричала Ольга.

– Ну-ка, не смей на меня орать! Уволю к чертовой матери! – Ухмылка переросла в отвратительную гримасу – брезгливо-презрительную, словно перед ним стояло ничтожное существо, а он вынужден смотреть на него и слушать…

– Что? Что ты сделаешь? – опешила Ольга.

– Что слышала! И Грозовский тебе не поможет! – Дунаев пнул мусорную корзину, стоявшую рядом со столом, и порванные бумаги, окурки и чайные пакетики высыпались к ногам Ольги. – Не обольщайся! – прошипел он. – Что, все забыть не можешь, что ты в любовницах у шефа числилась?! Так пора бы! Бывшая ты любовница! Бывшая! А это совсем другое дело!

– Подонок, – глядя в его прозрачные глаза, сказала Ольга и вышла, стуча каблуками и не потрудившись закрыть за собой дверь.

Она зашла в кабинет художников, под вопросительными взглядами Тимура и Кати взяла сумку, молча оделась и ушла.

Насовсем.

В никуда.

Ольга брела по улице, в лицо валил снег и дул ветер, а она думала, думала…

Все двери перед ней захлопываются. Почему? Может, это наказание за ее неумение прощать?

Ну, значит, выход один – жить в душном, тесном, глухом тупике. Одинокой, несчастной и бедной, зато не потерявшей к себе уважение…

Прошла пара дней, как Ольга не появлялась в «Солнечном ветре», а на третий – результат не заставил себя ждать, опять на кухне, но на этот раз не за жаркой пельменей, а за добыванием кабачковой икры из банки, которую Наде исправно присылали деревенские родственники.

Грозовский мазал ее на хлеб, откусывал, снова мазал, опять откусывал и размышлял – сделать яичницу или все же дождаться Надю и приказать, заставить, упросить, в конце концов, приготовить что-нибудь пожрать человеческое.

Котлеты, например, из индейки. Или пирог с капустой. А лучше – и пирог, и котлеты, и борщ.

– Ты должен что-то немедленно сделать!

Надя опять влетела в кухню в шубе и сапогах. Научилась же заходить в квартиру неслышно, удивился Дима, не прекращая методично поглощать икру с хлебом.