– И?… – произнес Браун.

– И… Почему ты молчишь? Говори. Скажи, что я старая упрямая дура. Я же знаю, тебе хочется это сказать.

– Нет, я бы выразился иначе.

– Ну, так выражайся как угодно, и покончим с этим. По крайней мере, я смогу сказать Люку, что уже получила от тебя выговор. А Куинн не станет меня упрекать. Он… – Она затихла, поняв, что Браун не собирается перебивать ее.

Еще четверть часа раздавался только стук копыт по утоптанной земле.

– Останови лошадей, пожалуйста, – наконец попросила Ата несчастным голосом.

Браун подчинился, направив лошадей в сторону от дороги, в манящую тень деревьев, и посмотрел на Ату.

– Да?

– Поговори со мной. Если хочешь, выругай меня. Только, пожалуйста… поговори со мной. Я не могу вынести твоего молчания.

Он погладил ее по морщинистой щеке.

– Правда? Мне приходилось терпеть твое молчание последние пятьдесят лет, и я уже начал думать…

– Джон, я прошу прощения. Я больше не буду ездить на лошади или в карете одна. – Она закусила нижнюю губу. – Но можно мне править экипажем, если кто-нибудь будет сопровождать меня?

Она почти разбила его сердце. Сквозь все эти морщины, складки и тонкие седые локоны он все еще мог видеть ту шестнадцатилетнюю девушку, в которую влюбился пятьдесят лет назад.

Он откинул волосы с ее лица.

– Ты всегда пыталась доказать, что все ошибаются относительно тебя. Но в этом не было никакой необходимости.

– Конечно, была, – ответила она.

– И почему же?

– Потому, что никто никогда не воспринимал меня всерьез, – произнесла Ата. – Да, все эти льстецы и подхалимы снисходят до меня, пытаясь укрепить свое положение в обществе. Но все прочие всегда относятся ко мне, как к ребенку – только потому, что я маленькая и я женщина. Просто нелепо. Господи, ведь рассчитываешь же на серьезное отношение в моем возрасте, но нет, все по-прежнему.

– Нет, – печально ответил Джон, – твои попытки доказать что-то окружающим начались гораздо раньше. Начались тем самым летом, когда ты приехала в Шотландию со своей семьей, и мы встретились в первый раз.

– Нет, – взмолилась она, – давай не будем об этом говорить.

Он взял ее за острый подбородок и повернул лицом к себе:

– Мы будем говорить об этом. Я устал ждать, когда ты подойдешь ко мне. И я не уверен в том, что еще долго буду способен гоняться за тобой.

Ее глаза были полны слез, но он знал – гордость не позволит ей расплакаться.

– Простишь ли ты меня когда-нибудь? – тихо спросил он. – Признаешь ли ты когда-нибудь, что, возможно – только возможно, – ты и сама была не права, милая?

– Не права? – Ее глаза загорелись. – Не права? Ты смеешь предполагать, что я была не права? Я готова была все бросить ради тебя. Я все это организовала. Ты не любил меня достаточно сильно, чтобы пройти через все испытания. И я пострадала от последствий, не ты. – Она опустила взгляд на свою отсохшую руку и вздрогнула, вспоминая о таинственном событии, о котором она отказывалась рассказывать кому-либо, включая и его.

Он вытер лицо рукой:

– Ох, милая… Если бы ты только знала… Я страдал каждый день своей жизни с тех пор, как ты вышла замуж за этого страшного человека. Я знал, что ты поступила так назло мне. Если бы ты только подождала… Подождала, пока я буду в состоянии содержать тебя.

– Ты предлагал ждать слишком долго, – ответила она.

– Я не мог так поступить с тобой. – Он знал, шотландский говор проскальзывал в его речи, когда его одолевали страсти. – Я слишком мало мог предложить тебе. Твои родители отреклись бы от тебя. Кроме того, тебе было всего шестнадцать, и я не был уверен, что ты не будешь сожалеть о браке с пареньком, у которого ничего нет за душой.

– О, – сказала она в ярости, – ты такой же, как и все остальные, ты тоже считал меня наивной дурочкой, ничего не понимающей в жизни. Виноват ты, не я. Ты всегда был малодушен, а я ненавижу трусов.

Он уронил ее руки, заметив, как дрожат его собственные.

– Ох, до чего же ты все-таки беспощадна, милая. Я надеялся годы, минувшие с тех пор, смягчат тебя.

– Я не прощу тебя. Ты подвел меня у алтаря…

– Это была чертова наковальня в кузнице…

– Я два часа ждала, пока ты придешь…

– Я же сказал тебе – я не пришел, потому что знал – ты, с твоими большими темными кошачьими глазами, уговоришь меня разрушить твою жизнь.

– Я терплю тебя только потому, что ты присматривал за Люком в море.

– Я защищал твоего внука во всех битвах, в каких он сражался полтора десятилетия, и я делал это для тебя. Но ты, похоже, только ожесточила свое сердце против меня.

Знакомый обиженный изгиб ее рта не сулил ему ничего хорошего.

– Мерседитас… пожалуйста. Возможно, это наш последний шанс. Выйди за меня, дорогая. Я увезу тебя в Шотландию, туда, где мы впервые увиделись. К той самой наковальне.