Секс, конечно, приносил почти такое же удовлетворение, как напряженная тренировка в зале, но в свои зрелые 30 с плюсом – скорее 40 с минусом – Моника Фигуэрола стала задумываться, не пора ли ей искать постоянного мужчину и вообще устраивать свою жизнь. Возможно, даже обзавестись детьми. Правда, Даниэль Мугрен для всего этого не подходил.

Немного поразмыслив, Моника решила, что ей совсем не хочется с ним встречаться. Вместо этого она улеглась в постель с книгой по античной истории и в полночь уже спала.

Вторник, 17 мая

Во вторник Моника Фигуэрола проснулась в десять минут седьмого, совершила длинную пробежку вдоль северной набережной озера Меларен, приняла душ и в десять минут девятого уже отметилась по приходе на службу в полицейское управление. Первый утренний час она посвятила составлению служебной записки, в которой обобщила сделанные накануне выводы.

В девять часов прибыл Торстен Эдклинт. Моника дала ему двадцать минут на то, чтобы разобраться с возможной утренней почтой, а потом подошла к его двери и постучалась. На чтение служебной записки у начальника ушло десять минут; Моника терпеливо ждала. Он дважды прочитал четыре листа А4 от начала до конца и только потом поднял на нее взгляд.

– Начальник канцелярии, – задумчиво произнес он.

Она кивнула.

– Без его согласия Мортенссона никуда командировать не могли. Следовательно, он должен знать о том, что Мортенссон находится не в контрразведке, как думают его коллеги из личной охраны.

Сняв очки, Торстен Эдклинт вытащил бумажную салфетку и стал их основательно протирать, тем временем напряженно раздумывая. С начальником канцелярии Альбертом Шенке они множество раз встречались на совещаниях и внутренних конференциях, но утверждать, что он его особенно хорошо знает, Эдклинт не мог. Шенке был человеком относительно небольшого роста, с редкими светло-рыжими волосами, и объем его талии с годами все увеличивался. Эдклинт знал, что тому около пятидесяти пяти лет и что он проработал в ГПУ/Без лет двадцать пять или даже больше. Последнее десятилетие он являлся начальником канцелярии, а до того работал заместителем начальника канцелярии и на других административных должностях. Эдклинт считал Шенке человеком молчаливым и способным, при необходимости, действовать жестко. Он не имел представления, чем тот занимается в свободное время, но помнил, что однажды видел его в гараже полицейского управления в спортивной одежде и с клюшками для гольфа через плечо. Несколькими годами раньше они как-то раз случайно столкнулись с Шенке в оперном театре.

– Мне тут кое-что пришло в голову, – сказала Моника.

– Что именно?

– Эверт Гульберг. В сороковых годах он служил в армии, а в пятидесятых стал юристом-налоговиком и растворился в тумане.

– И?

– Обсуждая это, мы говорили о нем как о наемном убийце.

– Я знаю, что это звучит маловероятно, но…

– Мне пришло в голову, что в его биографии так мало данных, что она кажется чуть ли не сфальсифицированной. В пятидесятых и шестидесятых годах и Информационное бюро, и СЭПО создавали фирмы за пределами этого здания.

Торстен Эдклинт кивнул.

– Меня как раз интересовало, когда ты додумаешься до такой возможности.

– Мне потребуется разрешение, чтобы посмотреть личные дела пятидесятых годов, – сказала Моника Фигуэрола.

– Нет, – помотав головой, ответил Торстен Эдклинт. – Мы не можем воспользоваться архивом без разрешения начальника канцелярии, а нам нельзя привлекать внимания, пока у нас не появится больше аргументов.

– Тогда как же мне действовать дальше?

– Мортенссон, – сказал Эдклинт. – Узнай, чем он занимается.

*

Лисбет Саландер изучала вставленный в окно запертой палаты вентилятор, когда услышала, что ключ в замке повернулся и в комнату вошел доктор Андерс Юнассон. Было начало одиннадцатого вечера. Его приход помешал ей строить планы побега из Сальгренской больницы.

Она уже измерила вентилятор в окне и убедилась, что голова сможет пройти, но с остальными частями тела, пожалуй, возникнут проблемы. От земли ее отделяло три этажа, но разорванные простыни и трехметровый удлинитель от торшера смогли бы эту проблему решить.

Шаг за шагом она обдумывала план. Еще одну трудность составляла одежда. На Лисбет были трусы, больничная ночная рубашка и выданные ей пластиковые шлепанцы. Также имелись двести крон, полученные от Анники Джаннини для покупки сладостей в больничном киоске. Этого могло хватить, во-первых, на приобретение в магазине «секонд-хенд» дешевых джинсов с футболкой, при условии, что она сумеет найти в Гётеборге «секонд-хенд», а во-вторых, на телефонный разговор с Чумой. А там уже все устроится. В течение нескольких суток после побега она собиралась улететь в Гибралтар, а потом начать новую жизнь под новым именем в какой-нибудь другой части мира.

Андерс Юнассон приветственно кивнул и опустился на стул для посетителей. Лисбет села на край кровати.

– Здравствуй, Лисбет. Прости, что в последние дни не успевал тебя навещать, но у меня творилось что-то жуткое в отделении неотложной помощи, да еще меня назначили руководителем двух молодых врачей.

Лисбет кивнула. Она вовсе не думала, что доктор Андерс Юнассон должен специально приходить ее навещать.

Он взял ее журнал и стал внимательно изучать температурные кривые и порядок лечения препаратами, в ходе чего отметил, что температура постоянно держится между 37 и 37,2 и что за прошедшую неделю ей ни разу не давали таблеток от головной боли.