С дочерью она, конечно, не делилась закрытой информацией: незачем молодым, неокрепшим душам об этом знать. Но провалы в экономике скрыть невозможно, они затрагивают всех.

На следующий год после Новочеркасска ударил неурожай. Викторию он поразил даже больше, чем карибский кризис. Как в таких условиях работать с молодежью? Как прививать идейность? Порадовались было Гагарину, но другие события, куда более страшные, заслонили космический подвиг. Вот Рина – так, для краткости, стала называть себя Октябрина – и «слетела с катушек», как они сами выражались, эти молодые.

Она познала радости земные в возрасте Суламифи, даже не подозревая, как мало ей отпущено, а когда стукнуло семнадцать, пришла к своей строгой старой матери и призналась, что беременна. Ни тени смущения, никакого стыда, а ведь только школу окончила! Отца она не назовет. Вот еще не хватало – своих закладывать! И вообще, было темно, развлекались под Сальваторе Адамо целой компанией при зеленом огонечке магника.

На самом деле Октябрина знала, от кого забеременела: от Кости Бабича, самого крутого и модного мальчика в классе. У них была английская спецшкола, и Косте, сыну крупного дипломата, разрешалось все, что другим и не снилось. Ходить в джинсах, а не в школьной форме, носить длинные волосы, создать в школе вокально-инструментальный ансамбль и петь песни «Битлз», когда их еще официально запрещали и статьи дурацкие про них писали в маминой газете «Правда».

Любая девочка согласилась бы дать Косте Бабичу без всяких условий, а он закрутил роман с ней, с Октябриной Полонской, и она была на седьмом небе от счастья. Но он сделал ей ребенка, а когда Октябрина на выпускном вечере ему призналась, прямым текстом дал понять, что она для него – не тот контингент. Ему дипломатическая карьера уготована, и невеста уже есть, так что извини, детка, было весело, но… сама понимаешь: потехе час, и этот час миновал. Пора делом заниматься.

– И не вздумай стукнуть на меня этой твоей партийной мамаше, – предупредил Костя. – Я десяток друзей приведу, и все подтвердят, что с ними ты тоже спала.

Это было больно, жестоко и несправедливо, но Октябрина промолчала. Она и вправду спала с другими мальчиками, но весь последний год – только с Костей, и он это знал. Но как докажешь?

– Сделай аборт, какие проблемы? – посоветовал Костя напоследок.

Не будет она делать аборт, решила Октябрина. Так и сказала матери. Плевала она на этот институт! Школу еле-еле кончила, скукотища такая, и еще пять лет лямку тянуть? Лучше ребеночка родить, а в институт в крайнем случае и потом можно. А в чем дело? Ты ж меня родила без мужа, и ничего!

Виктория усадила беременную дочку на диван и рассказала правду. О судьбе родителей Октябрины она узнала, когда начались реабилитации. Ее отец – генетик, по-тогдашнему «вейсманист-морганист» – был арестован после позорно знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Он попал в «Серпантинку» [11] , где его и расстреляли в 1949-м. Мать просто сгинула в страшном лагере Эльген.

– Время было такое, – жалко лепетала, сгорая от стыда, «железная» Виктория. – Нужно было поднимать сельское хозяйство, нужны были передовые методы…

– Ну и как? Подняли сельское хозяйство? – угрюмо спросила Октябрина. – И где эти методы? Я помню, как ты бутерброды мне из ЦК приносила. Даже не икру, а сам хлеб помню – белый-белый. В магазинах такого не было. И вообще никакого. И фрукты ты в распределителе берешь, и колбасу… И ради этого погиб мой отец?

– Прости, Риночка…

– Да ты-то в чем виновата, ты меня вырастила, – великодушно простила Октябрина. – И не попрекнула ни разу, и не намекнула даже… Но их я ни за что не прощу, так и знай!

Виктория не стала спрашивать, кого это «их» Октябрина имеет в виду. Академика Лысенко? Нет, скорее всего не его, а… Виктории страшно было даже выговорить святые имена. Она попыталась убедить дочку, что надо все-таки учиться, но Октябрина слушать ничего не желала. Ей хотелось ребенка, а там… видно будет.

Когда подошел срок, Виктория повезла дочку в цековскую больницу и, как оказалось, напрасно. «Полы паркетные, врачи анкетные» – недаром же так говорят! Лучше бы любая районная акушерка, лучше бы та грубиянка-врачиха, что семнадцать лет назад, не разбирая чинов, орала на Викторию и называла ее идиоткой. Зато она знала свое дело… Может, и обошлось бы…

У Октябрины родился мальчик, но роды были тяжелые, произошел разрыв матки, и врачи не смогли остановить кровотечение. Викторию пустили к ней, она сидела, сжимая руку дочери, и видела, как та угасает прямо на глазах, как вытекает из нее жизнь, а врачи бестолково суетились вокруг и спрашивали:

– Вы жаловаться не будете?

– Сделайте что-нибудь, – отвечала на это Виктория.

Они уже ничего не могли сделать.

– Ты его не бросишь? – последним еле слышным шепотом спросила Октябрина.