В кабинете главного режиссера ее встретили двое: режиссер и директор. «Спелись уже, шерочка с машерочкой», – злобно подумала Нелли. Не говоря ни слова, режиссер протянул ей лист бумаги. Это было сгенерированное на компьютере заявление об уходе из театра. По собственному желанию. И дата уже проставлена – ровно через месяц. Не хватало только ее подписи.

– Я этого подписывать не буду, – надменно заявила Нелли.

– Не будете – уволим по статье, – ответил Галынин.

– Не отрезайте себе путь к бегству, – посоветовал Мирошник.

– Я на вас в суд подам, – пригрозила Нелли.

– Подавайте, это ваше право, – пожал плечами Галынин. – Но с этой минуты вы числитесь в законном отпуске. И можете не возвращаться. Пропуск, пожалуйста.

Нелли еще постояла, помолчала…

– Ну, как хотите, – прервал это молчание Галынин. – Все равно он недействителен. Я его приказом аннулирую. Здесь вы больше не появитесь.

Нелли поняла, что спорить бесполезно, они сильнее ее. Подписала заявление, швырнула на стол пропуск и с порога послала обоих на три веселых буквы. Подумаешь! Она и без них обойдется.

– Подождите! – окликнул ее Мирошник. – А книжку-то трудовую получить не желаете? Не курьера же по десять раз гонять!

Нелли зашла в отдел кадров и забрала трудовую книжку. Ей хотелось верить, что она держится королевой, она старательно задирала подбородок, но губы у нее дергались, мысли путались, руки дрожали, слезы наворачивались на глаза. Она даже не смогла сообразить, должен ей что-то театр в смысле материальном или нет. Хоть отпускные? Нет, кажется, она все отпуска тут отгуляла давным-давно, еще и за свой счет прихватывала.

Выйдя на улицу и успокоившись немного, Нелли машинальным движением вытянула из кармана сотовый телефон. Вроде недавно изобрели, а она уже представить себе не могла, как раньше обходилась без мобильника. Хваталась за него, как герой вестерна хватается за револьвер. Номеров столько, что пришлось завести карту памяти. Но этот номер был у нее забит в телефон, и она быстро нашла его в книге. Пора стребовать должок.

Нелли позвонила одному известному театральному режиссеру, с которым была хорошо знакома. Этот режиссер отличался нетрадиционной ориентацией и однажды, пару лет назад, соблазнил семнадцатилетнего мальчика. Не первого и, надо полагать, не последнего, но этот мальчик насчет собственной ориентации не был твердо уверен. Режиссер его просветил, но на мальчика открытие произвело такое оглушительное впечатление, что, придя домой, он повесился.

Как на грех, мальчик был сыном высокопоставленного чиновника, ярого гомофоба. Вскрытие подтвердило, что имел место гомосексуальный контакт, хотя следов насилия не обнаружило. Чиновник и слушать не стал, он поклялся найти и уничтожить того, кто опоганил и убил его сына. Пока, правда, не нашел.

«Вот зачем нужны гей-парады, – пришло в голову Нелли. Она редко думала о ком-нибудь кроме себя, а тут вдруг ее пробило на размышления. – Пришел бы этот сомневающийся в себе мальчик на гей-парад, увидел бы, что он не один такой и стыдиться тут нечего, что в случае чего будет кому за него вступиться. На крайняк ушел бы из дому от папаши-гомофоба. А так – в петлю и амба».

Но лично ее устраивала не эта, гипотетическая, а реально имевшая место версия событий, поэтому Нелли выбросила из головы ненужные мысли и набрала номер. Секрет режиссера знала она одна. Узнала чисто случайно, просто вошла на какой-то тусовке не в ту спальню, но ситуацию мигом просекла. Она не стала шантажировать беднягу-режиссера и чувствовала себя все это время необычайно благородной. А теперь бестрепетно набрала номер.

– Привет, Петюня, это я, твоя Нелли. Надо бы потолковать.

Он сразу встревожился, заюлил, заныл, что ему некогда…

– Зато мне есть когда, – оборвала его Нелли. – Да не волнуйся, это много времени не займет.

Договорились встретиться в кафе недалеко от театра, где он работал. Нелли села в машину и поехала. Опоздала, конечно, но она же не виновата, что в Москве пробки, а по центру вообще не проедешь? Режиссер ждал в зале для курящих, перед ним стояла полная пепельница, официант сменил ее на чистую, когда пришла Нелли.

Она заказала чашку эспрессо и приступила к делу без предисловий.

– Устрой меня к себе в театр, Петечка.

Режиссер завел нудную песню, что он в этом театре на птичьих правах, но Нелли не стала слушать.

– Мне надо, чтобы книжка где-то лежала. Займи меня в одном спектакле, мне плевать – в каком, и дай роль поменьше. Все, больше я ни о чем не прошу. И не трепись, не так уж много я прошу. Захочешь – сделаешь. Не сделаешь – живо дам знать Мещеряковым, что это ты был с Юркой. Они его до сих пор оплакивают. Ровно через месяц я должна выйти на работу, ясно?

Бедный режиссер кивком подтвердил, что ему все ясно. Он устроил Нелли на работу, и потекла жизнь своим чередом – в новом театре не хуже, чем в старом. Только тут не было такого красавца, как Галынин, на шею вешаться некому. Ну и не надо. Нелли начала сниматься, неприятности забылись как страшный сон.