Хорошо памятные Ване абрикосы были тоже здесь, и когда придвинулся к ним Ваня, то сказал:

— До-сад-но!.. Пожухло кое-где сильно!

— Да-а… Конечно, — присмотрелся отец. — Это сколь — Асфальт?

— Кобальт с терра ди сиенной… Спешил тогда — и вот… не подошло…

И покосился недовольно через плечо назад, где в это время ахнул изумленно о. Леонид перед радугой, в которую попали чабан с отарой овец и с карнаухой пегой собакой спереди.

— Ах, дивно!

Ахнул громко и тут же стесняющимся шепотом вислоухому Дейнеке, потянув его, как мальчика, за рукав пиджака:

— Вы посмотрите-ка, Андрей Сергеич!

Радугу передать пытался Сыромолотов и еще на двух этюдах, и об одном из них, на котором, видимо, из окна, торопился захватить он ее, и в оранжевый яркий луч попал край перистолистого японского клена, а в красный — резьба ворот, Ваня сказал порывисто, так же, как тогда на крыше:

— Здорово хвачено!

— Где уж там здорово! — отозвался отец. — Даже губер-на-тор вздумал похвалить… и великая… Явно, что никуда не годится!

Взволнованный о. Леонид смотрел, старательно зажмуривши левый глаз, через кулак правой руки и шептал Дейнеке:

— Отделяется, — совсем отделяется от стены!.. Сделайте так вот!.. Отделяется! Я вас уверяю!

Дейнека пытался смотреть на него снисходительно, но, отвернувшись, все-таки попробовал поднести кулак к правому глазу.

Студент Хаджи, тщательно избегая Дейнеку, держался около Синеокова и говорил вполголоса, сильно растягивая слова:

— Конечно, — конечно, с известной точки, — да… Мы с вами так не сделаем… Но ведь это же пе-ред-вижник!.. Это все до не-воз-мож-ности скучно!.. Вы не видели Матиса?.. В Москве, у Щукина…

— Вот поди же, — вам скучно, а мне эти собачонки, например, очень нравятся, право! — подзуживал его Синеоков. — Вы замечаете, что во рту у них сухо? И даже слышно, как стонут!

— Почему же «стонут»?

— Потому что гончие, когда догоняют, стонут, батенька мой, — стонут, а не лают!

— Вы можете слышать, что вам угодно, но художник в этом не виноват!

И, говоря это, сильно морщился и пожимал плечами Хаджи.

А в другом конце зала рыжий Иртышов, захватив локоть Карасека, внушал ему намекающе:

— За Брест — крест, за Прагу — шпагу… За Прагу — шпагу — это Суворову, а старику этому — за то — часы с высоты трона, за се — булавка с бриллиантами… Небось, великие князья знают, куда им ездить!.. К нам с вами не поедут!..

— Мы с вами не есть художники… А за что могла быть булавка? — полюбопытствовал Карасек.

— «За „Спуск Паллады“ или какой-то „Авроры“ в присутствии их величеств»… «В присутствии их величеств» — это самое важное!.. На «Палладе»-то на этой броня из какой-нибудь пробки, но «в присутствии» — вот что важно! За этот гражданский подвиг, кроме суммы приличной, — бу-ла-воч-ку в галстук!

— Но откуда же вы-то осведомлёны?

— Мы!.. Нам известно, — не беспокойтесь!.. От нас не скроются! — И Иртышов сложился перед Карасеком и вновь разогнулся, даже как будто щелкнул при этом в позвоночнике, как новый перочинный ножик.

Наблюдавший тем временем его искоса Сыромолотов говорил о нем Ване:

— Рыж!.. Очень огненный!.. Борода — как сера, сера с фосфором… В пожарном отношении опасен!.. Очень опасен!

Но тут же отвлекался в сторону своих этюдов:

— Этто… это я, кажется, пересушил немного… Да-а… Конечно, надо бы взять гораз-до сырее!.. гораздо сырее!

— Зачем же сырее? — рокотал Ваня. — Прекрасно чувствуется, что надо… Взять сырее — будет другой мотив.

О. Леонид полушептал Дейнеке:

— Знаете, Андрей Сергеич, — на мне сейчас старые ботинки, и мне теперь очень стыдно, что я не надел новых… Ведь есть же, есть!.. Если бы не было!.. Шел сюда — и забыл надеть!.. Постыдно не догадался!..

А Дейнека отзывался глухо вполголоса, чуть кивая на Сыромолотова:

— Он не знает, конечно, что я когда-то в гимназии копировал его картины с гравюр…

— Вы ему скажите об этом, — непременно скажите, Андрей Сергеич!.. Ему будет приятно!

— Ну что вы!.. Разве о таких вещах говорят?.. И зачем? — отворачивался Дейнека. — Глупости какие!

— Художник должен давать свое представление о предмете, а не самый предмет, — поняли? — пытался в то же время объяснить Хаджи Синеокову. — Допустим, вот — радуга… Это — сюжет для художника?.. Всякий видел радугу и знает радугу…

— Так что вместо радуги сделать яичницу, это и будет настоящая живопись? — упорно не хотел понять его Синеоков.