Сергеев-Ценский Сергей Николаевич
Шрифт:
— И вечер… солнце уж зашло… Так ты находишь, что усталость заметна?..
— А это? — присмотрелся отец к переднему плану. — Ого, какие глазища страшные!.. И лапы?.. Это что?.. Лапы?.. Это — зверь?..
— Вроде… Как раз только что я его хотел показать лучше…
— Помешал я, значит?.. Эх!.. — и старик слегка дотронулся до плеча сына.
— Ну вот, помешал!.. Я хотел немного еще его показать… А много нельзя: ведь оно в сильной тени от этих развалин… Оно — в своем логовище… Значит, усталость все-таки заметна?.. Я так и хотел… А пейзаж у меня произвольный… В Калабрии я не был… Кактусы разве есть в Калабрии?.. Я их срисовал с какой-то фотографии, потом, может быть, смажу… «Сейчас они отдохнут», — так думаю назвать…
— Ага!.. Отдохнут?.. Потому что…
— Потому что оно ждет их и сейчас бросится…
— Кто же это оно?.. Зверь?.. Тигр?.. Лев, что ли?..
— Да… Вообще… Страшный какой-то конец их жизни… Все устало очень: люди, осел, небо… и вся эта вообще пустыня с кактусами… Но о н о — нет! Оно, напротив, полно силы… Оно ждет их… и дождется… Вот что, собственно, я хочу… Полно силы и голодно… Очень голодно… Показывать его ясно я не хочу… Вот только это (он показал шпателем) — концы лап и глаза на морде… Но очертаний морды не должно быть… А прыжок оно сделает через две-три минуты, когда они подвинутся.
— Ага!.. Но лапы все-таки охра?
— Нет, они должны быть темнее… Это я хотел замазать сейчас.
— Ага… Ну да… Половина пока еще работы… А половину работы дуракам не показывают… А это что?
— Это — «Жердочка»… Сначала я называл «Узкая тропа», теперь зову «Жердочка»… Что еще уже жердочки?.. Канат?
Картина была на подрамнике и просто прислонена к стене. Какая-то погоня загнала двоих — мужчину спереди и женщину сзади — на бревно, перекинутое через горный поток… Но хлещет дождь, бревно скользкое, и вот падает мужчина, — поскользнулся и падает навзничь, и не удержится, упадет сейчас, и будет унесена потоком и разбита о камни женщина: это видно по лицу ее, что сейчас упадет и она… Сзади же горы, и две лошадиные головы в дожде — черная и белая: погоня.
— Гм… «Жердочка»… Да… Экспрессия есть!.. Вот как — а?.. И воздух… и скалы даны… Это — Абруццо?
— Вроде этого, — пророкотал Ваня.
— Коротка рука тут, — показал на падающего отец.
— Ракурс!.. Так, — показал на своей руке сын.
— На полвершка короче, чем надо… А дождь хорош… И холодно… Осень?.. Ноябрь?.. Который час?
— Двенадцать, кажется. — Ваня достал часы из кармана: — Первого двадцать минут.
— Нет, я о картине твоей… На скалах этих, хоть они и в дожде, часа три дня, а на шали женщины — часа четыре… пять даже… Но-о… Экспрессия есть… экспрессия есть! И сюжет трудный… А это?
— Это «Фазанник».
— Ска-жи-те! — протянул старик искренне перед новой картиной, повешенной на стене наклонно. — Занятно!.. И понятно, да… За-нят-ный мотив!.. Это — электрический фонарик у него в руке?
Картина была больше других, — аршина полтора на два, высота меньше длины. Кок в белом, вошедший ночью в фазаний садок, был дан безголовым: верхний край картины оставлял ему только нижнюю часть шеи. Очень дюжая спина смотрела на зрителя, и отчетлив был длинный кухонный нож в черной кожаной ножне, прицепленной к фартуку сбоку.
Освещенные снопом света, испуганно глядели фазаны, золотистые и серебристые, сидящие рядком на нашесте… Разбуженные от сна, одни подняли головы, другие протянули шеи вперед, и к одной из этих птиц, самой красивой и важной, тянется широкая рука повара.
— Ага!.. Вот как!.. Значит, смерть в белом!.. С ножом вместо косы… Сюжет — да!.. И хорошо, что ночь… Так большей частью и бывает: сначала наступает ночь, а потом, ночью, приходит смерть… Я, конечно, от удара помру и непременно ночью.
И несколько нараспев, несколько неожиданно для Вани прочитал вдруг старое чье-то шершавое четверостишие:
Что наша жизнь? — свеча: Живешь пока живется, Приходит смерть, махнет косой с плеча, — Огонь потух, — одно лишь сало остается!— Фазанчики, конечно, жирные, да… Корм-леные фазанчики… Но тема у тебя везде одна и та же… А это? — заметил он еще панно на другой стене. — Бурно!.. Очень бурно!.. Ог-го!.. Очень эффектный прибой!.. И даже… Это что, — дома летят в море?
— Это под впечатлением… ты помнишь, — землетрясение в Мессине? Когда Мессина провалилась в море… читал?
— Ага?.. Так это — Мессина?
— Вроде…
— А не зелена вода?.. Тра-гич-но!.. Нет, это — трагично!.. Не зря, значит, я к тебе пришел!.. Дома сейчас скроются!.. Трагично!.. Нет, вода почти хороша, — но только… выше надо! Еще выше!.. На аршин выше!.. Давать так давать!.. А здесь внизу — асфальт!.. Грудами!.. Теперь не любят асфальта… Отставная краска!.. Однако к этой гамме тонов только он идет — асфальт!