— Сенька!

— Конечно, я, может, давно уж не Сенька, все-таки крещеного имени не забыл.

— Как же ты сюда именно?.. Зачем?..

— Доктора послали на теплый воздух… «Зачем»!.. Болезнь у меня. Слышишь, сиплю как?.. Скоро сдохну!

Тем временем Иртышов сделал умоляющее лицо вполоборота к Павлу Кузьмичу, и учитель его понял, и встал, и даже двинулся к двери, но Сенька тоже поднялся, заскочил к двери сам с большой быстротою и расставил перед ним руки:

— Вот беспокойства какого я вам наделал!.. Ну разве ж я знал?.. Да он без вас застрелить меня может и вас засыпать… Он ведь бешеный!

Павел Кузьмич задергал головою, стараясь направить глаз на карманы Иртышова. Он сопел. Ему стало совсем не по себе.

— Да ты ж, змееныш окаянный, — чего ж тебе от меня надо, скажи!.. — стараясь не кричать, выжал из себя Иртышов.

А Сенька спокойно:

— Рублей двадцать дашь, — хватит!.. Пока хватит, — и уйду.

И опять к Павлу Кузьмичу:

— Только при вас чтобы дал, а то обманет!.. Он без свидетелей меня сколько раз надувал!..

Очень у Сеньки был спокойный, хотя и сиплый голос, и если бы слышать его из другой комнаты и не видеть, показался бы он, рассудительно ставящий слова, сипящий, человеком с запалом этак лет сорока или больше.

— Нет у меня двадцати!.. Нет двадцати!.. Никаких денег нет!.. Ничего нет!.. — сложился Иртышов ножиком и тыкал перед собою тонкой рукой.

Черненький галстучек его выбился из-за жилета и трепался, как черный клок в рыжей бороде; очень злые стали глаза и яркие.

Абажур лампы был в форме шара, но не матовый, светлый, и Павел Кузьмич, смотревший хоть и косым, но зорким глазом, отчетливо видел, что вот-вот не выдержит Иртышов и бросится на мальчишку. А мальчишка говорил рассудительно:

— Нет, — так займи!.. Они, я думаю, не откажут!.. — и кивок красной головою в сторону Павла Кузьмича.

— Нет!.. Я?.. Как можно!.. Откуда у меня двадцать рублей? — в большом волнении бормотал учитель.

— А вы думаете, у него нет? — нежно подмигнул ему Сенька. — Притворяется драной перепелкой!

— Сенька!.. Пять рублей тебе дам, и иди! — вдруг подскочил к нему вплотную Иртышов.

— Дашь двадцать! — не отступил перед ним Сенька.

— Каков? — умоляюще посмотрел Иртышов на учителя.

— Молодой человек!.. — начал было учитель, но Сеньке стало весело, он засмеялся сипло, широко обнажив все, и самые дальние костяшки своего рта.

— «Мо-ло-дой чело-век!» — повторил он, давясь смехом, и в глазах его, как стекляшки желтых бус, много было презрения.

Павел Кузьмич этим мальчишеским презрением был вздернут. Точно ученик у него в классе позволил себе такую выходку, за которую нужно его за дверь, в коридор…

— Да вы… вы… что это?.. — поднял он голос. — Вы… убирайтесь отсюда!

— Горя наберетесь! — опять рассудительный голос с сипотой. — Выгнать меня недолго, — расчета мало.

И снова к отцу, точно игра между ними шла:

— Двадцать.

Теперь уж и Павел Кузьмич стал рядом с ним, и то в его черные, косые, сильно растревоженные глаза, то в отцовские серые, от злости побелевшие, глядел этот желтоглазый мальчишка выжидающе, даже весело, весь подаваясь вперед, весь отдаваясь: хотите бить, — бейте.

— Десять дам, — больше нет… Последние… Грабь! Грабь, мерзавец!

И, засунув руку в карман, все хотел вытащить Иртышов из кошелька деньги, и слишком дрожала рука, никак не могла нащупать, не слушались пальцы.

— Двадцать! — опять так же и тем же голосом.

— Да бейте же его! — потерял терпение учитель, но, столкнувшись с желтыми стекляшками глаз над длинным горбатым носом, только отодвинулся и пожал плечом.

Иртышов вынул, наконец, две золотых монеты из трех тех, которые получил от Вани.

— На! — сказал он неожиданно кротко. — На и иди!.. В какое положение ты меня поставил, боже мой!.. Все — больше нет… Я тебе честно говорю: нет больше!

Сенька взял, посмотрел одну, потом другую, сказал:

— Нет сейчас, — за тобой будут, — и спрятал их куда-то за борт пальтишка.

И шапку свою с наушниками, которую все держал под мышкой, натянул на рыжие косицы и завязал под подбородком, не спеша, размеренно, суя то в лицо учителя, то в лицо отца высоко поднятыми острыми локтями.

И когда Павел Кузьмич подумал, что все уже кончено, что уйдет сейчас этот желтоглазый, он очень спокойно обратился к нему:

— А то досыпьте… чтоб еще раз не беспокоить!