— Революция, вот что! — ответил ему Яблонский и провел рукою влево и вправо по своим пышным усам цвета спелой пшеницы.

— В таком случае, шахтоуправление, значит, привлекает его, коногона Божка, к ответственности? — спросил Матийцев Безотчетова, только покосившись на Яблонского изумленно.

— Юридически, кхм… юридически, — понимаете? — привлекаете его к ответственности вы, а не мы, — несколько подумав, ответил Безотчетов. — Но, разумеется, заинтересованы в этом также и мы наравне с вами.

Матийцев вспомнил о своем долге Безотчетову, отнимающему у него ежемесячно половину его жалованья, и спросил снова:

— Значит, если я правильно вас понял, контора должна принять на свой счет и все мои судебные издержки?

— Су-деб-ные издерж-ки? — Безотчетов посмотрел на него так удивленно, как будто никогда в жизни не слышал сочетания двух таких слов.

— А как же иначе? Да ведь и моя личная поездка во что-нибудь мне должна будет обойтись, и свидетели мои не на свой же счет должны будут ехать, а на мой, как мне говорили.

Матийцев не добавил, что говорил ему об этом штейгер Автоном Иваныч. Но не успел еще ответить ему Безотчетов, как Яблонский засмеялся вдруг весело.

— Чу-дак человек, а? — обращаясь к Безотчетову, непроницаемо-непринужденно выкрикнул он. — Едет карьеру свою личную делать, но, однако, непременно хочет, чтобы и это было принято на счет конторы!

— Какую такую карьеру делать? — обратился было к нему Матийцев в полном недоумении, но Яблонский вдруг махнул энергично в его сторону рукою, бормотнул: — Э-э, бросьте вы эти наивности! — и выскочил из конторы.

— О чем это он? — спросил Матийцев Безотчетова.

Тот стал морщинить лицо, начиная с лысого лба, потом ответил, глядя в ведомость:

— Кхм… У него свой какой-то взгляд на это дело… Я несколько не совсем его понимаю, но-о… но дело не в этом… дело не в этом… Вот вы говорите: судебные издержки… Очень хорошо… Свидетели ваши должны ехать на ваш же счет, так вообще полагается… Но ведь эти свидетели — шахтеры, — их, кажется, двое, — так или иначе они ведь спасли же вам жизнь, так вот, пусть хоть они за это проедутся на ваш счет, что же: должны же вы им что-нибудь подарить, скажем так, за спасение своей жизни, а?

— Я совсем не об этом говорю, а только о том, что и вам известно: у меня совсем нет денег на эту поездку в суд даже для себя самого, а тем более со свидетелями.

— А-а, денег нет, это — другое дело, другое дело… — успокоился Безотчетов. — Я вам в таком случае выдам жалованье вперед… Хотя, впрочем, до дня выдачи жалованья осталось и вообще-то не так много уж… Вперед дам, да, но только… только мне хотелось бы вас предупредить (тут он очень понизил голос и поглядел на дверь), на суде чтобы вы взяли себя в руки и вели себя как следует, — вот что! Как следует, — понимаете? Чтобы этого там шатания у вас никакого… вы меня понимаете? Вы там спросите у юриста в суде, что вам можно говорить, а чего нельзя, а то… по неопытности, конечно, скажется у вас вдруг что-нибудь этакое… одним словом, совсем не то, что полагается говорить, и… того… Ведь это же окружной суд, — судебное ведомство, а не то, чтобы мы, грешные! Мы что? Частные лица, а там — проку-рор! Там вам всякое лыко в строку поставят!.. Я это вам в ваших же интересах говорю, вы понимаете?

И, говоря это, смотрел Безотчетов насколько сумел проникновенно. Но Матийцев думал в это время о выходке Яблонского, которой не мог себе объяснить, и он только пожал плечами, не найдя никаких слов для успокоительного ответа своему заботливому начальнику.

Двое шахтеров, которых должен был взять, как своих свидетелей, на суд Матийцев, были Афанасий Гайдай и Митрофан Скуридин, — оба уже немолодые и на любой взгляд средней силы каждый. Не только Матийцев, но и всякий другой, при виде их рядом с Божком, сказал бы уверенно, что справиться с ним им только двоим было бы никак нельзя. И когда на линейке ехал с ними и Дарьюшкой Матийцев на станцию, Скуридин, человек рыжебородый и подслеповато моргающий, говорил об этом так:

— Безусловно я его, этого коногона нашего, ка-ак схватил, значит, за ворот, то от вас, господин инженер, я его дернул назад, — безусловно это… А тут еще и Панас со своей стороны безусловно… то же самое…

В поддержку ему Афанасий Гайдай, с усами, может быть, черными по натуре, но запыленными и поэтому мышиного цвета, безбородый, со слезящимися от дневного света глазами и белым, в виде подковки, шрамом пониже правой скулы, говорил скрипуче:

— Эге ж… Я его тоже, своим чередом, уфатил за руку, — ну, вижу, дуже здоровый, так я давай тоди гаркать у викно: «Гей-гей! Ось сюды, хлопци! Ось сюды!.. Гей-гей!..» Ну, тут уж он почул, той Божок: «Эге! Зараз, мабуть, десять, або двадцать хлопцив прискочут, тоди вже квит!» От тоди той злодий себе на испуг и взяв!

Но Дарьюшка не захотела уступить Гайдаю спасительного крика и перебила его голосисто:

— Тю-ю, люди добрые! Глядите вы на него, — он кричал в окно! Так это же я кричала что есть мочи, а то ты-ы! А на чей же крик и вы-то оба влезли, как не на мой? А я, как вы влезли, от дверей прямо к окну, и прямо я всю душу свою в крике извела, а не то чтобы тебя из-за моего крика слышно было на улице!

Кучер линейки, Матвей Телепнев, человек рассудительный и серьезный, что свойственно кучерам, слушая их, обратился к Матийцеву: