Я оглянулась. Две тележки были загружены мешками с продуктовыми плитками, на одной лежал неподвижный Семен. На той самой, которую сюда вез сам. Теперь в нее впрягся Аркадий Викторович. Продукты тащили Гаврила и Матвей. Мы с Олегом шагали налегке.

И разговаривали.

– А почему все-таки с нас, гривенных, спиры не скатываются? Есть у тебя, нашего великого ученого, предположения на сей счет?

– Ну, ведь нас защищают скафандры! И они создают, видимо, не только механическую защиту. Но и поддерживают вокруг нас тот уровень физических констант, к которому мы привыкли, которые нам необходимы. Формируют физику Земли в масштабах отдельно взятых личностей.

– И все-таки страшно… Неужели и я вот так лежала на тележке, а мой спир прыгал вокруг, не имея возможности воссоединиться со мной?

– Именно так. И Сергей Дмитриевич так же лежал. Потому ваши спиры и оказались после путешествия такими усталыми и обессиленными. И я должен был об этом подумать, прежде чем вести вас на «псарню» у этим древним спирам. Раскормленным и истосковавшимся по хозяевам-людям.

– Ты не мог всего предусмотреть.

– А должен был. В результате – мы чуть не потеряли тебя, а Дмитрича все-таки потеряли…

– Бедные мы, безгривенные… Ну теперь-то мы с гривнами, но все равно – как вспомню жуть кручени карачунной… Этот бездонный колодец отсутствия себя…

– Понимаю. И сочувствую.

– Что ты понимаешь! Это надо испытать разок – вот тогда поймешь. А тебя с детства вон сколько гривен защищало!

– И все-таки я испытал несколько раз легкие приступы кручени. Я тогда не знал ее названия – да и никто не знал. Люди с ней позже столкнулись. А я – раньше. Во время моих гуляний на четвереньках в недрах пустохляби почти в младенческом возрасте. Пустохлябь тогда была только в одном месте, в котловине. И в ней были зоны, где физика, видимо, оказывалась настолько чужда нам, что даже гривны не спасали. Помню, как я запаниковал в первый раз, когда начал вдруг терять из виду собственное тело… Спасибо верному другу, песку – он почувствовал мой ужас и оттащил от гиблого места.

– А он разве не сам виноват? Это же его физика! Вон как он ее разнес по всем просторам – туда, где раньше жили люди!

– Физика-то его. Но не он же создает физические законы и физические константы? Он им только подчиняется. Как и мы. И когда физика изменилась – он и расплылся повсюду. Как планктон. Даже примитивней – как нефтяное пятно на поверхности воды из разбитого танкера.

Аркадий Викторович, тянувший переднюю тележку вдруг остановился, закрутил головой, заволновался. Как гончая, потерявшая след.

Все тележки остановились.

– Что случилось? – Олег подошел к Аркадию Викторовичу.

– Да как-то странно, мой дорогой друг. Как-то непонятно. Я себя чувствую несколько… удивительно. Так, будто стороны света внезапно поменялись местами. И очень странно поменялись. Рядом с севером стал юг, следом – запад, а после него, без перехода, сразу восток… И куда идти прикажете в такой ситуации?…

– Гаврила, вы слышали, что сказал Аркадий Викторович? С вами, в ваших путешествиях, такого не бывало?

– Про стороны света, князь-батюшка, такого не скажу, а путать нелегкая путала. Вроде и нечисти больше нет, вся в песке сгинула, а все одно – путаница нет-нет да и приключается!

– И что вы в таких случаях делали? Куда шли?

– Тут по-разному бывает. Когда и переждешь. Постоишь малость – глядь, в голове прояснилось. А ежели переждать не получается, тогда идешь, куда глаза глядят. Всегда куда-то да выйдешь!

– Тогда попробуем для начала первое средство, – решил Олег. – Привал! Всем отдыхать! А вы, Аркадий Викторович, пока думайте, следите за своими ощущениями.

Я уселась, привалившись спиной к тележному колесу, глядя как белоснежный песок аккуратно разравнивает наши следы.

Вот они почти сгладились, а вот исчезли и совсем. Будто мы сюда ниоткуда и не приходили, а всегда тут были. И вечно здесь стояли три тележки, а вокруг них сидели и лежали люди в черных скафандрах. Сюрреалистическая картинка.

Но скафандры-то молодцы! К чувству блаженной защищенности, которое мне так понравилось еще на Земле, когда я воспользовалась олеговым скафандром, добавилось еще одно – чувство отсутствия голода. Если есть такое чувство… Сколько мы сегодня ни шли, сколько ни болтали – а есть я все равно не хотела. И пить – тоже.

Даже и усталость не шла ни в какое сравнение с тем, что я ожидала. По идее, я, как совершенно нетренированная девушка, должна была сейчас, после многочасовой прогулки по песку, свалиться без задних ног. А у меня хватало сил еще и любоваться окрестностями, их мрачной черно-белой безнадежностью, разглядывать остальных путников. Например, смотреть, как думает и следит за своими ощущениями Аркадий Викторович.

Наш поводырь думал очень старательно и напряженно. Даже, пожалуй, слишком. Постепенно его раздумья перешли в посапывание, а затем и в легкий храп.