Шрифт:
— Нет, их как раз и надо, — услыхал Глеб Глебыч. — Пригласите, пожалуйста, через часок.
...Прошел и часок и другой. Окна потемнели, похолодели небесные краски, налились последним цветом — фиолетовым. А Елизавета Егоровна все скучала в приемной. Из-за двери к ней не доносились голоса.
Наконец дверь открылась, вышел Глеб Глебыч, седоватый, плотный, уверенный.
— До свидания, Егоровна, — сказал он давней знакомой.
Пожилая секретарша, встретившая и проводившая немало начальства, ответила вежливо:
— Счастливого пути, Глеб Глебыч. Не забывайте нас.
— Спасибо. Теперь не соскучитесь.
Елизавета Егоровна заглянула в кабинет.
За столом, подперев щеки могучими кулаками, сидели друг против друга Василий Сергеевич и Семен Федорович. На стульях у стен понурились механизаторы. Отдувался, как после покоса, Гриша Зиненко. Пригорюнился Иван Петров. Только Женька глядел соколом, да рдел маковым цветом перехваленный насмерть Павлуня.
Елизавета Егоровна посмотрела участливо, спросила материнским голосом:
— Нагорело, мужики?
Мужики взглянули на нее.
— Мы высказывались! — объяснил ей Женька.
Василий Сергеевич сказал, усмехаясь с натугой:
— Ну, что еще выложите? Валяйте! Не стану инициативу сдерживать! Советуйте! Как, например, с теми поступить, кто технику бросил, работу мне сорвал? Как же мне план выполнять после этого?!
— Ему выполнять, — шевельнулся Гриша Зиненко. — А мы — пешки!
Аверин задышал тяжело, как под грузом. Голос его обиженно померк:
— Я вам плох — ладно! Но совхоз-то тут при чем? Я разве плохого хочу! Я ночами не сплю! Я думаю!
Семен Федорович посмотрел на него, Аверин споткнулся, замолк.
— А звено? — тихо спросил Боря Байбара. — Будет?
— «Звено, звено»! — отрубил Аверин. — Подумаем! Сознательности у вас нету! Моде передайте — или пусть выходит, или я ему баки пообрываю! Артист!
Парторг только головой покачал: не мог пересилить свою натуру Аверин.
— Все! — сказал Василий Сергеевич. — До свидания! Завтра возим ил! Кто хочет попробовать через ручей? А?
Механизаторы замерли в изумлении: все начиналось сначала?
— Дело-то может получиться интересное, товарищи, — выручил Аверина парторг. — Мы просим желающих поработать по новому графику и по новой дороге. Посмотрим, прикинем. Ну, кто хочет? Только на денек.
— Да они опять в горком кинутся! — не утерпел Аверин. — С испуга! А Иван — первый!
— Нет, мы ничего, — качнул головой старший Петров. — Ежели с народом по-хорошему, народ горы сковырнет! — Он встал, маленький, кривоногий, грязный, и с вызовом посмотрел на Аверина.
— Ишь ты, — пробормотал Василий Сергеевич. — Горы... А еще кто? — и взглянул на Павлуню.
— Поедем! — откликнулся Женька. — И Саныча возьмем из лесу, а?
— Берите Саныча! — махнул рукой Аверин. — И Пузыря берите!
— А Пузырь, между прочим, опытный механизатор, и зря ты так — укоризненно произнес Гриша Зиненко. — А мы завтра все выйдем, попробуем, если нужно.
...Павлуня с Женькой брели под ясными звездами по главной улице. Совсем по-городскому светили здесь фонари, высились дома, гуляли хорошо одетые люди. Только, как в самой последней деревне, бегали за мальчишками их общие ничейные собаки да где-то за домами, в сарае, гоготали гуси.
— Досталось сегодня Ивану! — весело вспоминал Женька. — Я рад, а ты? — Павлуня не придумал, что ответить, а Женька продолжал звенеть: — Тебя-то как расхваливали! Если бы меня так! Помер бы от радости!
Парней нагнали Василий Сергеевич и Семен Федорович.
— Герой! — сказал парторг Павлуне. — Всем нос утер!
Аверин проворчал:
— Герой! Только начальству не все говорить нужно! Голову иметь надо! Думать!
Павлуня подумал и сказал:
— А еще партийный.
СТОП, МАШИНА!
Две вещи особенно не терпел Павлуня: еду и холодную воду. Потому он умылся брезгливо, как старый кот, и нехотя сел завтракать. Мать похрапывала за тонкой перегородкой.
«Ешь с душой, — говорил ему Бабкин. — Ты рабочий человек, тебе сила нужна».
«Рабочий человек» Павлуня поел совсем без души и подался в чулан — одеваться. Это одевание напоминало тщательные сборы водолаза: парень натянул свитер, ватные штаны, стеганку, шерстяные носки, сунул ноги в раздолбленные сапоги и встал, похлопывая себя по карманам — тут ли рукавицы. В таком виде зеркало отразило его плечистым и видным, только шея слишком торчала.