— Придержите язык и убирайтесь, а не то…

— Вы меня не испугаете, сэр. Я не робкого десятка, — твёрдо произнёс Донал, съезжая на свой родной выговор. Ещё долгие годы в минуты возбуждения его английский трусливо поджимал хвост и убегал, предоставляя более привычному шотландскому принимать удар на себя.

Форг опять яростно размахнулся, и на плечи и спину Донала обрушился страшный жгучий удар. Горячая кровь истого шотландского горца жаркой волной прилила к его голове, и не будь его внутренний человек так послушен Богу и неподвластен дьяволу, дело кончилось бы весьма нерадостно. Но, стиснув зубы, Донал всё–таки сдержался, так что Господь человеков и на этот раз остался в нём Господом.

— Милорд, — произнёс Донал после нескольких секунд грозового молчания, — во мне достанет неблагочестия, чтобы задушить вас так же немилосердно, как вы сейчас расправляетесь с этим измученным конём. Но я не стану бросать беднягу в беде, чтобы затеять с вами ссору. Это было бы трусостью. — Тут он потрепал коня по холке и, окончательно взяв себя в руки, снова заговорил по–английски. — Говорю вам, ваша светлость, уздечка прилажена слишком туго. Животное себя не помнит от боли. Вы даже представить себе не можете, какое это мучение, иначе сжалились бы над ним!

— Отпустите коня, — процедил сквозь зубы Форг. — Или мне придётся вас заставить!

Он опять поднял хлыст, вне себя от злости ещё и из–за того, что рядом стоял конюх и с открытым ртом внимал всему происходящему.

— Я предупреждаю вашу светлость, — сказал Донал. — Вы уже ударили меня, теперь моя очередь. Если вы ещё раз хлестнёте животное, пока ему не ослабят уздечку, я выбью вас из седла.

Вместо ответа Форг ударил коня промеж ушей, но в ту же секунду очутился на земле. Донал схватил его за ногу и сдёрнул вниз. Молодой граф был не настолько опытным наездником, чтобы при падении удержать в руках поводья. Донал тут же подхватил их и отвёл испуганное животное в сторонку, оставив поверженного ездока подниматься на ноги. Конь, покрытый крупным потом, дрожал и то и дело вскидывался. Доналу стоило немалых усилий отцепить уздечку. Она вся перекрутилась (молодой граф надевал её собственноручно), и при малейшем натяжении поводьев её острые края пребольно впивались в тонкую кожу. Донал ещё не успел приладить её заново, как Форг неистово налетел на него и ещё раз ударил хлыстом. От свиста плётки конь перепугался пуще прежнего, и Донал еле–еле удержал его на месте.

Через какое–то время, благодаря ласковым уговорам и умелой руке своего защитника, конь успокоился. Оглянувшись, Донал увидел, что Форг исчез.

Отведя коня в конюшню, он начал снимать с него седло и только тут заметил, что рядом стоит Дейви. Задыхаясь от безмолвной ярости, мальчуган сжимал и разжимал кулаки, изо всех сил топая каблуком об землю. Лицо его побелело, глаза негодующе сверкали.

— Дейви, малыш, ты что? — мягко спросил Донал, и Дейви, поперхнувшись, обрёл дар речи.

— Сейчас я пойду и нажалуюсь отцу! — выпалил он.

— И на кого же из нас ты собираешься жаловаться? — улыбаясь, спросил Донал.

— Конечно, на Перси! — почти что выкрикнул Дейви. — Вы хороший человек, мистер Грант, а он плохой. Вот отец ему покажет! Он, правда, не часто нас наказывает, но если уж взялся, то держись! Да как он смел ударить вас хлыстом?! Я прямо сейчас пойду к отцу, хоть он и болен. Мне всё равно!

— Нет, Дейви, не пойдёшь. Послушай, что я тебе скажу. Некоторые считают, что позорно быть избитым. А я считаю, что позорно поднимать на другого руку. Теперь благодаря этому удару у меня есть преимущество перед твоим братом, и я собираюсь им воспользоваться — для его же блага. Ты же не думаешь, что я его испугался?

— Нет, нет! Тут любой бы увидел, что вы ничуточки его не боитесь. Я бы на вашем месте дал ему сдачи, пусть он потом хоть до смерти меня исхлещет!

— Я в этом и не сомневаюсь. Но, быть может, когда ты начнёшь по–настоящему понимать, что к чему, то не будешь так скор на расправу. Мне было бы гораздо легче убить твоего брата, чем удержать его лошадь. Ты ведь не знаешь моей силы и на что способен мой кулак, особенно если приложить его к такому хрупкому господину, как лорд Форг. Надеюсь, он не ушибся, когда упал.

— А я надеюсь, что ушибся — но немножко, совсем немножко, — сказал мальчик, глядя снизу в лицо своему учителю. — Но всё же, почему вы не дали ему сдачи? Ему бы только на пользу пошло, если бы вы хорошенько его поколотили.

— Надеюсь, будет ещё больше пользы, если я от всей души его прощу: по–моему, так ему скорее станет стыдно. А не ударил я его потому, что я не сам себе хозяин.

— Но отец ни за что не стал бы на вас сердиться! Он бы сказал, что Форг сам во всём виноват!

— Может, и так. Но я имел в виду совсем не графа.

— А кого?

— Господа Иисуса Христа.

— А–а!

— Он говорит, что не стоит воздавать злом за зло, отвечать ударом на удар. Мне всё равно, что скажут обо мне люди: главное, Он не хочет, чтобы я навлекал на себя стыд и позор. Когда Его избивали, Он даже не угрожал Своим мучителям.

— Но ведь Он же не человек.

— А кто же?

— Бог.

— А разве Бог — и не человек тоже? И не больше, чем человек?