Запах Яфета так силен, что нарушает его спокойствие. Никто больше не пахнет так — это запах пота, смешанный с запахом моря, запах молодого тела.

Немой Болтун в свои семнадцать лет, конечно, не думает в эту ночь на исходе 1976 года именно так, этими самыми словами: «запах молодого тела». Это всего лишь ощущение, которое находит название годы спустя, когда все уже прошло и стало воспоминанием.

Яфет не касается Немого Болтуна, и Немой Болтун не касается Яфета. Их руки, их бедра не соприкасаются. Иногда только ступни ног одного случайно дотрагиваются до ног другого и сразу же отодвигаются.

Стоит жара последних декабрьских дней. Болтун говорит себе, что, должно быть, вранье, что существуют места, в этом же самом полушарии, где люди дрожат под снегом или умирают от холода. Неправда, что существуют такие места, как Норвегия, Финляндия или Лабрадорское море.

Болтун ощущает, как капли пота стекают с подмышек Яфета на спину и на кровать. Он ощущает их яснее, чем свой собственный пот, как будто бы пот Яфета течет по его, Болтуна, коже. Простыни становятся влажными, а запах моря и влажного дерева «Мейфлауэра» более интенсивным.

Из гостиной доносятся удары часов. Словно по их приказу, Яфет переворачивается и устраивается поудобнее. Не дотрагиваясь до Болтуна, он просовывает руку за его голову. То есть просовывает руку под подушкой, на которой лежит голова Болтуна. Болтун тоже переворачивается и слегка касается ногой ноги Яфета. Теперь он может видеть его тело очень близко. Его лицо прямо под влажной подмышкой кузена. Притворяясь спящим, он бормочет что-то бессмысленное. Яфет на него смотрит. Болтун почему-то знает это наверняка. Он вздыхает и причмокивает губами. Именно так, думает он, с таким же звуком и так же нескромно причмокивают люди во сне.

В окна не проникает ни малейшего дуновения ветра. Это безветренная ночь, как почти все ночи. Наверное, Земля перестала вращаться, думает Болтун, и не может быть, чтобы в этот момент на севере Норвегии или Финляндии кто-то зажигал камин или умирал от холода.

Болтун еще сильнее зажмуривает глаза. Смотрит на кровать, не глядя на нее, как будто он вышел из телесной оболочки и смотрит откуда-то сверху.

Вот они оба, потные и голые под москитной сеткой. И хотя можно с большой долей уверенности сказать, что люди никогда не осознают до конца, что участвуют в чем-то важном, Немой Болтун убежден в эту знойную декабрьскую ночь, что чудеса — это совсем не то, что большинство людей понимает под чудесами.

Она слушала, как падает дождь, и ее завораживал этот стук по черепичной крыше.

В те годы Валерия еще не уехала с Кубы и не испытывала, естественно, «мучительной тоски по родине». Ей нравился дождь, как потом ей будет нравиться снег. Хотя и по разным причинам.

Начать с того, что дождь громко барабанил по крыше, в то время как снегопады ее будущего всегда будут бесшумными. Валерия слушала, как падает дождь, и думала о разных вещах, как обычно думают обычные люди, без всякого порядка и связи. Она думала, например, следующее: «Яфет никогда не спал в моей кровати, и раз он никогда не спал в моей кровати, значит, я знаю, что такое любовь. Мое определение любви тогда звучало бы так: Яфет никогда не спал в моей кровати».

Очень скоро, даже раньше, чем она может вообразить, Валерия узнает также, что такое желание. Узнает, что значит, когда мужчина касается ее и стучится в ее тело, как в какую-то очень важную дверь. И что значит открыть эту дверь. Не чтобы ее открыла Валерия, податливо и покорно, нет-нет, в этом как раз не было бы ничего особенного, а чтобы ее открыл он, дерзко, уверенно, властно. Потому что одним из важнейших признаков желания является, пожалуй, то, что объект желания чувствует себя именно желанным и осознает себя достойным восхищения и влечения.

Она это узнает. И очень скоро. Что значит, когда мужчина проникает в ее тело, как будто переступает порог двери, уверенный в том, что не будет отвергнут.

У него никогда недоставало терпения, чтобы читать Блаженного Августина или кого-то еще из Отцов Церкви. Познания Мино о Пахрампе происходили из жизни. У него была собственная теория относительно пути, ведущего к Богу, и особенно относительно того, как этот путь найти. Он, например, считал, что Бог никогда не проявляется раз и навсегда и что Богу скорее свойственно проявлять себя понемногу и в самых разнообразных вещах и людях, иногда даже в самых незначительных. Маленькими проявлениями и легкомысленными проблесками Бог готовил истинное и великое богоявление. В этом состоял опыт Мино.

Поэтому нужно рассказать о том, что произошло одной апрельской ночью 1905 года.

Белармино Терезе де Хесусу, Мино, было тринадцать лет, на четыре больше, чем его брату Хосе де Лурдесу. Старый дон Паскуаль Годинес построил черепичный заводик в Эль-Посито, на берегу реки Кибу. Дело постепенно шло в гору и у них уже было два или три наемных работника. То, что много лет спустя превратится в поселок городского типа с парками, кинотеатрами, мануфактурами, полицейскими участками и большим военным госпиталем, тогда было всего лишь деревушкой в несколько дворов. На тот момент единственным промышленным предприятием на всю округу был заводик Годинесов. Вокруг же были лишь поля, пастбища, скотные дворы и редкие дома.