Хорватские генералы, не ожидавшие наступления венгерских ополченцев, были обескуражены всё нараставшим натиском венгров. Оставив только артиллерийское заграждение, они начали поспешно отводить пехоту и кавалерию к Озора.

Гёргей быстро разгадал вражеский манёвр, обрушил огонь своих немногочисленных орудий на батареи неприятеля и одновременно бросил в атаку кавалерию и лучшие пехотные полки. Кавалерию Гёргей повёл сам, а командование пехотинцами передал Ханкишу, который вместе со своим отрядом влился в его корпус.

Может быть, хорватам, отступавшим форсированным маршем, и удалось бы спасти положение, но около Озора их атаковали партизаны Аронфи. Бесстрашный натиск гонведов, меткость венгерской артиллерии, одновременная атака партизан — всё вместе вызвало панику среди хорватских солдат.

Первыми, сдаваясь, подняли руки артиллеристы. И тогда венгерские батареи, которым уже не грозили неприятельские пушки, направили огонь по отступавшей пехоте врага. Подоспевшие полки Перцеля начали обход неприятеля с флангов. Хорватские генералы были опытными командирами — они поняли, что положение безнадёжно, и предпочли выкинуть белый флаг. Парламентёры тотчас согласились на безоговорочную капитуляцию. Весь хорватский корпус, состоявший из десяти тысяч солдат, семидесяти трёх офицеров и двух генералов, сдался в плен. Лишь небольшие группы кавалерии и пехоты скрылись в лесах и болотах.

Операция кончилась блестящей победой. Но Перцель был возмущён Гёргеем, который нарушил приказ. Он двинул свои части, не считаясь с общим планом. А план был рассчитан на окружение неприятельских войск, когда они по дороге к Озора войдут в лес.

— Борьба только начинается, — гневно обрушился Перцель на Гёргея, — и всякое неподчинение приказу начальника должно нещадно караться. Не пытайтесь оправдываться тем, что неприятельская армия сдалась… Обстоятельство, которого вы не могли предусмотреть, — появление партизан в тылу противника — сделало невозможным её отступление.

— Бесспорно, генерал, строгая дисциплина и субординация — это первый закон в военном деле, — начал невозмутимо Гёргей, — но есть случаи, когда неукоснительное соблюдение закона приводит к беде. Да, я нарушил приказ, требовавший дожидаться появления вашего корпуса. Что ж! За вами остаётся право предать меня военному суду.

— Ни о каком суде не может быть и речи, — примирительно сказал Перцель. — Но вы, майор, как я вижу, не склонны считаться с распоряжениями начальства. Сегодня вы это показали не только в деле под Озора, но и приговором графу Фении. Здесь налицо то же превышение власти. Правительственный указ даёт право вершить суд над предателями только командующему армией. И вы должны были обо всём доложить мне. Кстати, — закончил Перцель, — я не утвердил бы приговора, а предоставил бы это сделать правительству.

— Я в этом не сомневался, — откровенно признался Гёргей, — поэтому и ускорил казнь.

Дерзкий ответ майора, вероятно, послужил бы поводом к дальнейшим пререканиям между генералом и его подчинённым, но их разговор был неожиданно прерван прибытием курьера от главнокомандующего Мога. Он извещал о победе над Елашичем у Веленце и о бегстве бана к австрийской границе.

Эти новости обрадовали Перцеля, и он дружески протянул руку Гёргею со словами:

— Вот как завершился поход спесивого бана! Ну что ж! Пусть и в будущем возникают недоразумения и конфликты, лишь бы все они увенчивались таким торжеством нашей армии, как то было у Веленце!

Отвечая на рукопожатие, Гёргей ничем не выразил своих чувств и холодно спросил:

— Как прикажете поступить с пленными?

Взглянув на майора, Перцель не мог удержаться от восклицания:

— Да есть ли у вас сердце, майор? Даже такое ошеломляющее известие вы принимаете без малейшего волнения!

— Я всю жизнь тренировал свой мозг и сердце, приучая мозг критически относиться ко всем явлениям и не давая сердцу биться слишком усиленно, — ответил, улыбаясь, Гёргей.

Перцель только развёл руками. Он приказал отправить всех пленных в Пешт.

Казнь графа, первый бой, победа над неприятелем — все эти события следовали одно за другим. Теперь, когда наступила передышка, утомлённые солдаты охотно делились друг с другом впечатлениями. Майор Гёргей бесстрашно появлялся в самых опасных местах… Какой он решительный! За ним любой солдат в огонь и в воду пойдёт! И Янош вновь и вновь переживал подробности недавнего боя. У него ещё не улеглось возбуждение, и он горевал теперь, что не отличился в бою. Стрелял, колол, в воздухе мелькали обнажённые сабли, пули свистели над головой, но ничего героического он не совершил, а ему так хотелось доказать и Гёргею и Ханкишу, на что он способен! Да вот не пришлось, «уж очень недолго длился бой», — утешал он себя. И всё же руки у него так и чесались опять схватить саблю!

— А ведь уланы, которые сбежали, должно быть, недалеко ушли. Отсиживаются здесь в лесу. Я давеча заприметил, как там мелькнул один из них. А где один, там и остальные, — сказал пожилой гусар, чистивший неподалёку от Яноша сбрую своего коня.

— Вот бы их накрыть! — воскликнул Янош.

Предложение Яноша пришлось по душе гусарам. Капитан Ханкиш, понимая состояние своих гусар, разрешил им эту вылазку.

Спасаясь бегством, четверо улан помчались к лесному ущелью, где надеялись укрыться. Но не тут-то было! Здесь их встретили пули, выпущенные из охотничьих ружей. В воздухе замелькали вилы и мотыги. Посыпались удары дубинок. Хорваты натолкнулись в ущелье на «диких» партизан, бродивших кучками по дорогам боёв.