— Хорошо, учитель, не беспокойтесь, спрошу.

— А пока, — глубоко вздохнув, проговорил ученый, — у меня нет эликсира, а мне ведь надо три с половиной месяца, чтобы довести его до того состояния, в каком он был сегодня, и вы это знаете. Берегитесь, Ашарат, в день моей смерти вы потеряете не меньше, чем я… Но что за шум? От колес, что ли?

— Нет, учитель, это гром.

— Гром?

— Да, который только что чуть было не убил всех нас, и меня в первую очередь. Правда, меня спасла шелковая одежда.

— Ну вот! — воскликнул старик и стукнул кулаком по колену, загудевшему, словно оно было полым. — Вот чему вы меня подвергаете, Ашарат, с вашим ребячеством! Я ведь мог погибнуть во время грозы, меня могла убить какая-то дурацкая молния, которую, будь у меня время, я мог бы заставить спуститься в трубу и вскипятить мне котелок воды. Меня и так подстерегают всякие неприятные случайности, проистекающие от людской неуклюжести или злобы, — так нет же, вам этого мало, вам нужно, чтобы я подвергался угрозе со стороны неба, угрозе, которую ничего не стоит предотвратить!

— Простите, учитель, но вы мне еще не объяснили…

— Как! Я не рассказал вам о своем змее-громоотводе с остроконечными проводниками? Вот сделаю эликсир, и вы все узнаете, а сейчас, как вы понимаете, мне некогда.

— Значит, вы полагаете, что можно обуздать молнию?

— Не только обуздать, но и направить куда угодно. Когда-нибудь, когда мне стукнет двести и останется лишь спокойно дожидаться трехсотлетия, я наброшу на молнию стальную узду и смогу управлять ею так же просто, как вы управляете Джеридом. А пока умоляю вас, Ашарат, закажите на трубу колпак.

— Я это сделаю, не беспокойтесь.

— Сделаю, сделаю… у вас вечно все в будущем, словно оно в нашем полном распоряжении. Ах, меня никто никогда не поймет! — в волнении и отчаянии ломая руки, воскликнул ученый. — Не беспокойтесь! Он говорит, чтобы я не беспокоился, а ведь, если я через три месяца не закончу эликсир, для меня все будет кончено. Но дайте только мне пережить мое столетие, дайте вернуть молодость, гибкость членов, способность двигаться, и мне никто не будет нужен, и вместо того, чтобы слышать от других: «Я сделаю», я сам буду говорить: «Я сделал!».

— А вы можете сказать так про наше великое дело, о котором вы думали?

— Боже мой, да разумеется! Будь я также уверен в том, что сделаю эликсир, как в том, что изготовлю алмаз…

— Так вы в этом и в самом деле уверены, учитель?

— Конечно, я ведь уже сделал его.

— Сделали алмаз?

— Ну да, посмотрите сами.

— Где?

— Да вон, справа, в стеклянном стаканчике… Правильно, здесь.

Путешественник с жадностью схватил стаканчик: он был сделан из необычайно тонкого хрусталя, а на дне его лежал слой мельчайшего порошка, прилипшего кое-где к стенкам сосуда.

— Алмазный порошок! — воскликнул молодой человек.

— Вот именно, алмазный порошок, а что под ним — поищите-ка хорошенько!

— Верно, брильянт с просяное зернышко.

— Величина не имеет значения: мы соединим весь этот порошок, и из просяного зернышка получится конопляное семечко, из него — горошина… Но ради Бога, милый Ашарат, сделайте за это колпак над трубой и громоотвод над каретой, чтобы вода не лилась в печь, а молния обходила карету стороной.

— Сделаю, сделаю, не беспокойтесь.

— Опять! Он просто изводит меня своим вечным «не беспокойтесь». Ах, молодость! Безрассудная, самонадеянная молодость! — зловеще рассмеялся старик, обнажив беззубые десны; глаза его при этом, казалось, ввалились еще глубже.

— Учитель, огонь догорает, тигель остывает. Что в нем, кстати?

— Посмотрите.

Молодой человек поднял крышку и увидел кусочек остекленевшего угля размером с небольшой орех.

— Алмаз! — вскричал он и тут же добавил: — Но он же с изъяном, неправильной формы… Он ничего не стоит.

— А все потому, Ашарат, что огонь погас, поскольку на трубе нет колпака. Теперь вам ясно?

— Ну полно, простите меня, учитель, — ответил молодой человек, так и этак вертя в пальцах алмаз, который то вспыхивал в лучах света, то снова гас. — Простите меня и поешьте чего-нибудь, чтобы подкрепиться.

— Это ни к чему: два часа назад я выпил ложечку эликсира.

— Вы ошибаетесь, учитель: вы сделали это в шесть утра.

— А который теперь час?