Было около пяти вечера, когда Мудроу, отвязавшись от Франклина Губа, уже припарковывал «хонду» Бетти рядом с конторой управления (он знал, Данлеп позаботится о том, чтобы Бетти добралась до дома). Мудроу остался в машине. Несмотря на то что сиденье пришлось отодвинуть как можно дальше, салон «хонды» все равно был слишком мал для него. Однако Стенли не чувствовал никакого дискомфорта. Он был на работе.

Служащие управления начали расходиться. Они покидали здание минут двадцать пять, и без пятнадцати шесть вокруг все уже было тихо. Мудроу ждал Эла Розенкрантца. Он хотел проследовать за ним к его дому и поговорить где-нибудь в укромном уголке. Тип преступника, который посылает убийц в некриминогенный район, приказывая стрелять вне зависимости от того, сколько невинных людей окажется под обстрелом, был открытием для Мудроу. Даже во время самых страшных героиновых войн шестидесятых годов со стороны ее участников были попытки лимитировать количество убийств, сосредоточившись на своих соперниках. Человек (или люди), ответственный за насилие перед «Джексон Армз», безусловно, вернется, чтобы закончить работу. И снова под угрозой окажется не только Мудроу, но и любой, кто случайно попадет в радиус ста футов от него.

Мудроу вошел в здание около шести часов, решив узнать, не уехал ли Розенкрантц. Охранник — престарелый негр — сидел на складном стульчике над лестницей в офис. На табличке, висевшей у него на груди, было выведено: «Т. Сойер».

— Как поживаешь? — спросил Мудроу.

— Нормально, — ответил старик.

— Рад слышать, — сказал Мудроу, размышляя, означает ли буква «Т» начало слова «Том». Он показал охраннику удостоверение. — Я ищу Эла Розенкрантца. Не видел, чтобы он выходил?

— Толстячок сегодня задержался. Он в своем кабинете.

— Вы не возражаете, если я поднимусь?

— Да мне на это наплевать!

В коридоре никого не было. Опустевшие кабинеты показались Мудроу еще грязнее, чем во время первого посещения. Корзины для мусора были окружены множеством смятых бумаг, и Мудроу бросился в глаза контраст между белой бумагой и грязно-коричневой поверхностью пола. В таких кабинетах думают о коррупции, но не о насилии, и Мудроу понял: Розенкрантц — всего лишь мальчик на побегушках, заслон центра. Оставался вопрос — понимал ли Розенкрантц, что делает. Но важно в конце концов было не это, а от кого он получает инструкции.

Мудроу толкнул дверь и вошел в маленький кабинет, увидев, как на толстом лице Розенкрантца удивление сменилось ужасом. Все понятно: он знал, что должно случиться с Мудроу.

— Скорее всего, тебе придется мне кое-то сказать, — начал Мудроу. — Так что сделай одолжение, не тяни время.

Элу Розенкрантцу нравилось получать приказы (он их очень хорошо умел выполнять, не прибегая к помощи воображения), но он ненавидел, когда его заставляли делать что-либо насильно. Как и большинство людей, он не дрался со школьных лет, однако думал о себе, как о крепком парне, который может смотреть в глаза любому квартиросъемщику, перед тем как разразиться потоком угроз. Ему нравилось говорить «доверяйте мне» людям, которых намеревался уничтожить, и чувствовать себя сильнее любого играющего по правилам. Конечно, ему было ясно, у Мудроу нет намерения играть по правилам. Но у Розенкрантца не было другого выхода, и он решил проверить бывшего полицейского. Эл был человеком высокого роста, футов шести, его вес превышал двести пятьдесят фунтов. И когда красноречие не срабатывало, он использовал эти свои качества, чтобы запугать жилищных инспекторов и квартиросъемщиков.

— Это вы сделайте одолжение, — сказал он еще до того, как успел вспомнить, насколько высоко ему надо поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Мудроу, — валите из моего кабинета, черт возьми!

В ответ Мудроу с размаху ударил Розенкрантца ладонью по лицу. Тот с громким стуком покатился на пол, сбив корзину для мусора.

— Вы за это заплатите! — Ничего другого Розенкрантц, поднявшись на ноги, придумать не сумел, тем не менее в его голосе все еще слышался вызов. Он явно не желал сдаваться. Не подумав, он поднял левую руку, чтобы потрогать лицо, и открылся для следующего удара, который, несмотря на защищавший ребра толстый стой жира и мяса, пришелся в грудную клетку ниже сердца с эффектом двухфунтового молотка, ударившего по пакетику с орешками. На этот раз у Эла хватило здравого смысла остаться на полу, и его голос прозвучал гораздо менее вызывающе. — Что вы хотите? — спросил он.

Вместо ответа Мудроу поднял толстяка за воротник пиджака и поставил на ноги.

— Ты пытался убить меня, — сказал Мудроу, притиснув Розенкрантца к железным полкам. — И за это я собираюсь задать тебе как следует!

— Нет, я этого не хотел, — пробормотал толстяк, — прошу вас!

Розенкрантц видел, как Мудроу снова поднял кулак, ему было некуда отклониться, и он постарался сжаться, но это никак не ослабило силы удара, который попал теперь по ребрам справа и вновь свалил его на пол. На этот раз он решил не вставать ни при каких обстоятельствах, даже если Мудроу запинает его до смерти. Он свернулся калачиком и ухватился за ручки запертого ящика. Пока его не били, он слегка расслабился, надеясь — хотя, очевидно, зря, — что этот кошмар закончился. Так ребенок, зажмурившись, думает, будто убежал от негодующего родителя. Открыв глаза, он увидел Мудроу, держащего перед его носом «смит-и-вессон» 38-го калибра. Это было так страшно, что мочевой пузырь не выдержал — Эл даже не почувствовал струю теплой жидкости, бегущую вдоль бедра, но резкий кисловатый запах заставил его все понять.

— Пожалуйста, не убивайте меня, — едва слышно простонал он, — пожалуйста, пожалуйста.

Мудроу понял, что немного перестарался. Он знал, из всех виновных, скорее всего, Розенкрантц и юрист останутся вне досягаемости правоохранительных органов, потому что законодательство — не что иное, как серия компромиссов. Однако только что он сам служил мишенью для трех девятимиллиметровых автоматов, и ему было приятно видеть Розенкрантца корчившимся от боли. Вот почему Мудроу даже не улыбнулся.

— Ты пытался меня убить, — повторил он.

— Нет, неправда, нет! О Господи, поверьте мне! Я ничего не знал об этом!

Мудроу все еще держал ствол у лица толстяка.

— А когда ты узнал?

Розенкрантц начал смутно осознавать реальность, которую любой побывавший в тюрьме оценил бы в ту секунду, когда Мудроу показался в дверях. Ему нужна информация, и насилие — всего лишь демонстрация того, что он предлагал в этой сделке. Ответ Розенкрантца был бы равносилен подписанию контракта.