А привычка? Без нее не проживешь... а с ней... слишком часто - лучше б ее и не было... а то все, как у амебы становится: сплошь врожденные рефлексы... и больше ничего...

Диссертация мне казалась полной ерундой, и я успокаивал себя только тем, что не могли все разом сговориться, чтобы врать мне, что она нужна и полезна, ну, и так далее... Командировки - тоже тоска... разве что заработок... Вокзал заплеванный, чай перекипевший, мутный с тугим коржиком, простыня влажная, номер в гостинице с резким запахом хлорки, тусклый свет и сквозняк в цеху, а вечером кино с поцарапанной пленкой и ужин в буфете: утка с зеленым горошком и стакан сметаны, а потом ночью пьешь, пьешь и рыгаешь, звук такой, как будто лошадь мордой трясет, а губы шлепают и в горле у нее клокочет... тоска. Черноземный горизонт до бесконечности, до абсурда, до отчаяния... и в довершение всего Люська перестала очки снимать, когда целуется. Я сначала решил, что по рассеянности это, и, по-джентельменски стерпел... Терпел, потому что дужка стекла мне чуть пониже переносицы так уперлась, что думал обчихаюсь... какое уж тут чувство, если думаешь, как не обидеть человека своей несдержанностью... А Люська ничего... будто не заметила... и опять очков не сняла... Мне так обидно стало... больше всего обидно, из того, что меня тогда давило... Ятут же решил: значит, сам виноват: вот женился бы - она бы всегда очки снимала, а так - и не скажешь... Ну, короче говоря, я принял это за знамение судьбы. Попросил у Андрюшки, чтобы он мне перепечатал стихи те, что под копирку достал, из "Доктора Живаго", и когда вычитал там: "Аве отче, если только можешь, чашу эту мимо пронеси", по-настоящему заплакал. Слезы катятся, а я думаю: отчего я так разревелся? И выходит: просто из зависти, что человек не только себя понять может, но и всему миру объяснить, что с этим несчастным огромным и крошечным миром происходит, объяснить всего двумя строчками! Вот это уже вершина концентрации эмоции, а энтропия какая! Тут я понял, что въехал на своего конька - на энтропию, я уж давно заметил, что у меня такой комплекс выработался "энтропийный" - с тех пор, как Борис Давидовичу экзамен сдавал не по книгам, а по его диссертациям... И понесло меня, понесло... я уж так далеко от поэта забрался, что и сам не знал, как выбраться... поехал к Юрке и первый раз в жизни так напился, что ничего не помнил и утром не мог никак сообразить, где я...

Лежу - потолок чужой, занавески чужие, угол скатерти со стола свисает чужой и картинка на стене, какая-то очередная сосна реалистическая, готовая к распилке на дрова... голова гудит и хлюпает, и ни одной мысли. Вот это меня страшно обрадовало - что в голове пусто... А первая мысль, которая позже появиялась, что, значит, я все-таки выбрал путь и ушел... а там уж и не трудно было по обрывкам, обрывкам добраться до Юркиной квартиры, вчерашнего разговора и даже воспоминания о том, как я не позволял ему снять с себя туфли и говорил: "Я тебе не доверяю! " Это я про туфли... чтобы он снял их...

Совершенно гнусный сюжет получался...

Я пошел к Бороде. Исповедоваться. И там же, сидя против него в кабинете за столом, понял, что никого нельзя слушать ни в чем, что тебя касается... а только скрести душу пятерней и кряхтеть... то ли от натуги, то ли от удовольствия... и прислушиваться внимательно, что внутри происходит... мы с ним больше про "Эрмитаж" говорили, про Петербург провинциальный, и мне ясно стало, почему он лабораторией заведует, а не Иван Семенович, например... я даже удивился, как это просто, и объяснять не надо...

Вот только не сходилось с другими лабораториями, там частенько Иван Семенычи сидели... уж я-то побродил, повидал, благодаря патентам этим...

Однажды после моего возвращения из К... Люська сказала мне, что занята вечером... Это первый раз было за все знакомство наше, и я твердо решил - раз у меня теперь одна женщина осталась, с индустриальным именем, я ей не изменю, проверю на ней свою теорию, наконец, которую у себя на столе выстроил, и буду потом ей верен всю жизнь... а советом люськиным воспользовался: снял себе комнату в расчете на заводскую премию, а к отпуску приплюсовал еще месяц за свой счет, и... налег на свою женщину...

С этого момента начались странности в моей жизни. Комната эта мне случайно досталась... и хозяйка молодая в соседней комнате...Я опять в фантазии брачные ударился, чуть только с ней договариваться стал (что это со мной, объяснил бы кто), но они быстро улетели, потому что эта Валентина Матвеевна сказала мне сразу:

– До первой женщины! Вы меня поняли? Если, - она такая энергичная, особенно руки... кто-то, очевидно, в роду кавалеристом служил, - рубит сверху вниз, - увижу женщину в доме - вещи за дверь... Даже по подозрению... В моем доме женщина больше никогда не появится!
– но мне же интересно, я исследователь... вопросы мучают:

– Вы женоненавистница?
– нахально, конечно, но я же скоро кандидатом буду, солидным... А она без обид, и без апломба говорит:

– Да. У меня подруга мужа увела. Это часто бывает. Но я думала со мной-то никогда не случится... и вот - пожалуйста...
– я призадумался, честно сказать, потому что она сама сразу оборвала мои жениховские домыслы и прикидки, и с Люськой все непонятно, и в дом никого не приведешь, а уж мне солидному как-то неудобно по скверам да подъездам слоняться... И в самом деле - у нее подруга мужа увела, у меня в голове и сердце какая-то индустриальная женщина, Люська последнее время перестала очки снимать... все перепуталось и перемешалось... Но я подумал, что все один к одному: телефон никому не дам и засяду писать... Последний бросок...

В городе нашем, стоит захотеть, можно во всех столицах мира побывать... почти... ну, во всяком случае, дружественных стран, надо только там пить умеренно и есть понемногу, чтобы к концу путешествия не умереть...

Мне почему-то на страны народной демократии везло. Защиты, защиты пошли одна за одной, и после каждой я попадал в столицы разных стран на шикарные пиры... Но уж наш институт и моя лаборатория просто возлюбили Венгрию... центр Европы, Токай, лечо... не знаю уж почему точно... первым Андрюшка позвал... потом друзья по институтской учебе, потом Кулинич...

В эти годы, наверное, чуть ветерком потянуло... свежим... который границ не знает, летит себе по миру, летит и несет с собой все запахи, пыльцу, бацил разных и гриппа, и вольности, и мелодии наигрывает на воспетых водосточных трубах, а от этого мир становится меньше и понятнее, а, значит, привлекательнее и ближе... и самые простые дороги в этот заграничный мир прокладывали люди: торили народную тропу. Одни, кто поталантливее и удалее, надевали сарафаны и кокошники и выводили незамутненными голосами дедовские песни, а под них такие коленца отплясывали да хороводы изображали, что другим и не снилось! А другие, что не могли ни на пуантах, ни в сафьяновых сапожках, накинулись на "отрасли", то есть на отростки науки. И пошли удобрять их диссертациями, и предоставлять тезисы докладов на симпозиумы и конференции, да патенты хватать, да статьи тискать, где только возможно, даже в популярных журналах, из которых расторопные иностранцы выуживали столько придумок и секретов русских умельцев, что окупали их осуществлением не только подписку на эти популярные издания, но и безбедное свое существование в проклятом загнивающем мире, о котором больше всего мы знали по анекдотам и растлевающим тряпкам и штучкам, которые нам очень были по вкусу и не очень по карману...